Последняя тайна рейха. Выстрел в фюрербункере. Дело об исчезновении Гитлера - страница 47

Тут Читатель вправе возмутиться: почему проигнорирована версия, согласно которой кто-то выстрелил в фюрера после того, как он принял мгновенно действующий яд?

Мы рассмотрим ее в следующей главе. Терпение, Читатель! Мы с вами выяснили — окончательно выяснили! — три важнейших обстоятельства:

• в кабинет входил только Линге, ибо только он один видел кровь, остальные о ней не упоминают. Могли войти еще Борман и Геббельс, но они не в счет. Таким образом, когда Линге утверждает, что он упаковал в одеяло своего шефа, а не кого-либо совсем постороннего, то ни подтвердить, ни опровергнуть эти слова некому;

• имела место, инсценировка, когда фюрер прощался со своими приближенными, он, оказывается, был мертв! Причем, возможно, уже довольно давно.

И еще возникает вопрос: почему розыскники Клименко—Горбушина не заметили пятен «красно-бурого и черно-бурого цвета» на «белой с голубыми и синими цветами» обивке дивана (как зафиксировано в акте комиссии МВД)? Уже не говоря о каплях и мазках крови в приемной и на лестнице. Их невозможно было не заметить.

Прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, неплохо было бы разобраться в том, стреляли ли в Гитлера вообще. В главе 22 приведены доказательства обратного.

Да, разумеется, обнаружен фрагмент теменной кости с пулевым отверстием. Но кем доказано, что этот фрагмент относится к черепу Гитлера?

— То есть как?! — возмутится искушенный Читатель. — Там этой кости не хватало, а тут она нашлась. Ясно, что это и есть недостающая часть черепа!

Нет, не ясно. Во всяком случае, это не разумеется само собой. Вот если бы этот осколок приложить к сохранившейся части черепа… Но этого не произошло. Контрразведка 3-й армии стояла насмерть: не предоставим комиссии захороненные у нас в Финове останки, и баста! Л. А. Безыменский видит в этом продолжение склоки между МВД и МГБ. МВД стремилось опровергнуть выводы по «делу об исчезновении Гитлера», сделанные МГБ (бывшим СМЕРШем). Естественно, что контрразведчики не собирались оказывать содействие профессору Семеновскому в разоблачении своей некомпетентности, а возможно, и сознательной подтасовки фактов. При всем правдоподобии версии Л. А. Безыменского следует вспомнить аналогичную историю, которая произошла за год до того, в начале мая 1945 года. Тогда подполковник медицинской службы Ф.И. Шкаравский, председатель комиссии, образованной приказом штаба 1 — го Белорусского фронта, не мог добиться, чтобы в распоряжение судебномедицинской экспертизы были переданы обнаруженные СМЕРШем останки «предполагаемого Гитлера». Жалобы в штаб фронта действия не возымели — отдел СМЕРШа 3-й армии ревниво охранял свой трофей и не собирался подпускать к нему кого бы то ни было, даже медиков из Санупра родного 1-го Белорусского фронта.

Лишь предупреждение Ф.И. Шкаравского — в условиях жаркой погоды останки могут прийти в такое состояние, что идентификация станет невозможной — возымело действие.

В те времена в СССР действовал строгий принцип — не допускать! Кого бы то ни было, куда бы то ни было и зачем бы то ни было. Просто на всякий случай, в порядке профилактики. Так что противостояние двух могучих ведомств могло лишь способствовать возведению непреодолимой стены между московской комиссией МВД и объектом, который она стремилась исследовать, но воздвигалась она по другой причине.

Москва, куда судмедэксперты обратились за помощью, загадочно молчала, и комиссия уехала из Берлина, так ничего и не добившись. Но бесплодной ее поездку назвать нельзя ни в коем случае. Еще в Москве задолго до поездки в Берлин профессор Б. Семеновский перечислил основные ошибки, допущенные экспертизой в мае 1945 года, в том числе:

• «констатация смерти („предполагаемого Гитлера“. — Л. А.) от отравления только на основании наличия в полости рта осколков стеклянной ампулы и по аналогии с прочими трупами (Геббельса, его жены и детей, а также овчарки и ее щенка, в отношении которых проводилось химическое исследование внутренних органов на наличие следов яда, которое подтвердило факт отравления. — Л. А.);