Последняя тайна рейха. Выстрел в фюрербункере. Дело об исчезновении Гитлера - страница 57
Отношения между фюрером и его подругой жизни отнюдь не являлись идиллией. Были и слезы, и бурные объяснения — об этом поведала Л. А. Безыменскому Ильзе Браун, сестра Евы, с которой вместе они жили в подаренном Гитлером доме в Мюнхене.
Из всего сказанного следует, что сладенькая «лав-стори» о возвышенной любви повелителя рейха и скромной Золушки из мюнхенского фотоателье — не более чем пошлый миф, сочиненный желтой прессой на потребу публики. В обстановке интриг, доносов, демонстративных проявлений чувств и грандиозной показухи, которая царила на нацистском Олимпе, не могло быть места простой человеческой любви.
Заветной мечтой Евы Браун было — после того как фюрер осуществит все свои великие замыслы — поехать в Голливуд и там сняться в главной роли в фильме, посвященном небывалой любви Адольфа Гитлера и Евы Браун. Похоже, что она всю жизнь репетировала эту роль. Жизнь оказалась талантливым драматургом, и финальные кадры сценария этого будущего фильма получились весьма эффектными. Однако все же не настолько эффектными, как показано во многих фильмах и описано во многих книгах, где супруги Гитлер рука об руку удаляются в свои апартаменты — в вечный покой.
В действительности дело обстояло не совсем так: сначала Гитлер окончательно попрощался со своим преемником на посту канцлера — Геббельсом и его супругой. Прощание происходило в кабинете Геббельса. Затем фюрер пересек коридор и приемную и скрылся в своем кабинете.
Через несколько минут туда, постучавшись, вошел Линге. Фюрер стоял, облокотившись руками на стол и низко наклонив голову. Когда вошел Линге, он поднял голову и недовольно спросил: «Что еще?» Линге доложил, что фрау Геббельс просит его зайти к ней еще раз. (Одна из секретарш Гитлера не успела с ним попрощаться и, не посмев обратиться прямо к Линге, попросила об этом Магду Геббельс). После того как он снова вернулся в кабинет, Ева Браун, попрощавшись с обеими секретаршами и поварихой, удалилась в свою комнату (незадолго до того она призналась Гертруде Юнге, что ей нестерпимо страшно). В свою, а не в кабинет Гитлера! Возможно, там хранилась ее ампула с ядом. Комната Евы Браун через другую дверь сообщалась с апартаментами фюрера (см. схему рис. 13). Вошла ли она туда, или ее, уже мертвую, перенесли в кабинет — мы никогда не узнаем.
Гертруда Юнге в своих воспоминаниях описывает, как она посетила кабинет Гитлера сразу после того, как из него вынесли трупы: «На круглом столике, рядом с квадратом розового шелка, лежал маленький револьвер Евы. На полу, возле кресла фрау Гитлер, я увидела желтую металлическую ампулу из-под цианида. Она была похожа на пустой футляр от губной помады… Я не могла вынести горького миндального запаха яда».
Внимание! Во-первых, в кабинете Гитлера круглого столика не было. Там стоял прямоугольный канцелярский стол и еще один — прямоугольный маленький — с радиоприемником в углу. Круглый (или овальный) туалетный столик находился в комнате Евы Браун.
Во-вторых, кресла в кабинете фюрера тоже не было. Там по обе стороны стола стояли два стула с прямыми полуцилиндрическими спинками. Мягкое кресло — единственное в фюрербункере — также стояло в комнате Евы Браун. Кресло и столик входили в один гарнитур.
Фрау Юнге явно перепутала зрелище, которое представилось ее глазам в кабинете фюрера, с тем, которое она увидела в будуаре его жены.
Эти подробности весьма существенны. Они позволяют предположить, что фрау Гитлер покончила счеты с жизнью, сидя в кресле у туалетного столика в своей комнате. Видимо, не хотелось ей входить в кабинет, где на диване сидел мертвый эрзац-Гитлер, тем более садиться рядом с ним.
А это, в свою очередь, означает: покойник не был тем страстно обожаемым мужчиной, с которым она прожила 16 лет и за которого готова была умереть! Если же на диване сидел еще живой Гитлер, то почему она не захотела занять место с ним рядом? Объективности ради (мы объективны до такой степени, что самим противно) можно привести еще одну простую версию: фрау Юнге врет. Не входила она ни в кабинет, ни в комнату Евы Браун, а написала все это, чтобы придать остроту и занимательность своим мемуарам. Их никто не хотел издавать — все, что там написано, было к тому времени всем известно. На Западе, разумеется. При этом память изменила автору мемуаров, и она «переставила» столик и кресло из будуара в кабинет.