Последняя точка - страница 26

Идя дальше и словно наклонившись, я увидела как бы сквозь окна нижнее помещение, вроде отделения кондитерской: там рядами стояли мириады пирожных, конфет, изображавших мою любовь к «сладенькому» — гортанобесие. В строгом порядке, в каком стояли эти кондитерские изделия, таилась бесовская ехидность, — они, бесы, возбуждали во мне эту страсть, они же старательно и запоминали содеянное. Если бы я умерла, то должна была бы снова все это поглощать, но уже без желания, нестерпимо страдая, как бы под пыткой. Знакомые спасительные слова «еще не умерла» дали мне возможность идти дальше. Тут мы встретили сбоку нашего пути цветок, чудесный по цвету и нелепый по форме. Он представлял собой лепестки дивного розового цвета, свернутые в трубочку. Лепестки без корня как-то нелепо выходили из земли. Это была душа моего знакомого. Отец Стефан подошел, обрезал, укоротил лепестки, словно перекроил весь цветок, и, глубоко укоренив его в земле, сказал: «Теперь принесет плод». Поблизости стояла фигура моего двоюродного брата. Она как бы потеряла свою субстанцию и представляла собой сплошную военную амуницию, не имея в себе жизни: его психика как бы претворилась в военную форму, словно души-то собственно и не было. Брат этот очень любил военное дело ради него самого, так, как любят «искусство ради искусства», не признавал никаких других занятий для себя.

Мы вышли из этого отделения, и тут (не помню, возможно, и раньше) я заметила, что одежды на отце Стефане стали иными: черная ряса превратилась в пурпурную бархатную мантию, и шел он как победитель. Я старалась наступать на следы его ног и когда сбивалась, то из-под пола выползали змеи, пытаясь ужалить меня. Надо прибавить, что я шла в иноческой одежде, хотя в то время только готовилась к постригу.

Дальше мы вошли в помещение, в котором стояли невообразимые уроды: одни из них были огромного роста, но с крошечной головой, другие — с огромной головой, насаженной на слабое тонконогое туловище. Рядом с ними стояла, увы, и я в виде огромной мертвой монахини, как бы высохшей или деревянной, безжизненной. Все это не представляло собой мытарства, но изображало людей, занимающихся неумеренными подвигами, проводящих самочинно подвижническую жизнь, без послушания и руководства. Великаны с булавочными головками — это те, кто предается неумеренному телесному подвигу, головастики на тонких ножках — это лица, проводящие жизнь в умствованиях за счет всего остального. У одних — телесный подвиг, у других была слишком развита рассудочность. Вследствие самочиния и ревности не по разуму ни у тех, ни у других не могло получиться гармонического развития. «Деревянная монахиня» говорила мне о том, что придет время, когда я оставлю послушание отцу Стефану и займусь самочинными подвигами.

Я в ужасе взмолилась Пречистой Богородице, и тут мои одеревеневшие было ноги оторвались от пола и снова получили возможность двигаться. Должна сказать, что пережитое здесь мне очень трудно передать: в тот момент сгладились грани времени, настоящее слилось с будущим, и, молясь тут Пресвятой Владычице, я в то же время, перешагнув какой-то промежуток времени, молилась и о будущем. Так все и случилось, когда в 1929 году я, нарушив советы отца Стефана, ушла в раскол, не признавая митрополита Сергия, будущего патриарха. Отломившись от древа жизни, я действительно внутренне высохла, омертвела и только по заступничеству Пресвятой Владычицы нашей Богородицы вернулась в лоно Церкви.

Это было не мытарство, а как бы образ будущих моих уклонений от правильного пути ко спасению. Далее мы очутились в высоких просторных залах. Они были красивы, но как-то чуждо холодны душе. Это были как бы храмы без Бога. Мы долго шли: храмы сменялись один другим, и я тоскующим взглядом обводила их высокие, готического стиля своды. Еле передвигая ноги от усталости, я услышала мысленный укор отца Стефана: «Зачем много мечтала, ведь это все твои мечты!» Наконец мы вошли в другое — светлое продолговатое помещение. Чувствовалось, что мы находились уже далеко от тех недр, откуда начали идти. Вдруг справа раздался как бы барабанный бой, и мы увидели живого святителя Феодосия Черниговского, стоящего во весь рост в киоте. Он словно улыбался и напомнил мне о моем оставлении молитвенного обращения к нему.