Последняя жертва «Магистра» - страница 19
– Ирина Викторовна, а что вы думаете по поводу этой неприятной истории?
– Я поначалу просто не могла поверить. Ада показывала мне и Валентине ларец и этот перстень… Честно признаться, мы были восхищены. Валя даже расстроилась: она всегда считала Аду везучей. А тут такое подтверждение – можно позавидовать.
– Почему расстроилась?
– У них еще с первого курса соперничество. Валя ведь тоже незаурядная актриса.
– В чем проявлялось это соперничество?
– А, смешно вспомнить… Глупости всякие…
– И все-таки?
– Например, если у Ады появлялась новая красивая шляпка, то можно было не сомневаться, что на следующий день у Вали будет такая же или получше. Если за Адой кто-либо начинал ухаживать, то мы уже заранее знали, что Валентина постарается перебежать ей дорожку…
– И они после всего этого остались подругами?
– Вы не знаете женщин, товарищ майор. Самые лучшие подруги – самые большие завистницы. Особенно такие красивые, как Ада и Валя. Ну и, кроме всего прочего, у Ады характер мягкий, покладистый, не то, что у Валентины. Потому ее выходки Ада воспринимала спокойно, не обижалась. Единственное, в чем Ариадна была неуступчивой, так это когда дело касалось распределения ролей в спектаклях. Тогда они и впрямь ссорились, некоторое время не разговаривали друг с дружкой, но потом опять мирились и жили душа в душу…
Дубравин видел, что Алифанова волнуется. Да и не мудрено: вызов в милицию редко кого оставляет спокойным и равнодушным. Но волнение актрисы было несколько иного рода – при всей своей откровенности она панически боялась даже невзначай, намеком, возвести напраслину на тех людей, про которых ее спрашивал майор.
Он задавал вопросы, тихо шуршала лента диктофона, записывая мелодичный голосок Алифановой, но Дубравин никак не мог отделаться от мысли, что из-за своей чрезмерной щепетильности актриса все же кое-что не договаривает. Что и в какой мере это важно для следствия, судить была трудно…
С Новосад разговор у майора не получился так, как ему этого хотелось бы. Она была резка и с первых минут дала понять ему, чтобы он не рассчитывал на полную откровенность и взаимность. Видно было также, что Новосад относится к милиции с предубеждением и даже иронией. Это поначалу немного злило старшего оперуполномоченного, но он старался не подавать вида.
Памятуя слова Алифановой о соперничестве Новосад с Ольховской, Дубравин поневоле сравнивал их. Примерно одного роста – чуть выше среднего, прекрасно сложенные, разве что Ольховская немного полнее и с более мягкими, женственными движениями, они отличались разительно. У Ольховской был правильный овал лица с мраморной белизны кожей, а у Новосад лицо удлиненное, смугло-цыганковатое; волосы у первой длинные, светло-русые, с золотым отливом, тогда как на голове второй кудрявились волосы цвета воронова крыла, жгуче-черные, с блеском хорошо полированной стали; у Ольховской глаза зеленели-голубели прозрачным аквамарином, а у Новосад черные точки зрачков, казалось, смыкались с белыми до синевы глазными яблоками и были бездонны, загадочны и быстры. Дубравин про себя охарактеризовал их так: у Ольховской – "добрая" красота, а у Новосад – "злая", хотя понимал, что его "классификация" весьма условна и к делу отношения не имеет.
И все же Новосад ему понравилась. Чем? – трудно было сказать. Может, резкой непримиримостью или остротой суждений, которые она и не пыталась облечь в стереотипные, приемлемые формы, а возможно, и внутренней собранностью, которой явно не хватало Ольховской.
В конце дня, захватив заключение эксперта ЭКО, он пошел на доклад к начальнику ОУР.
Подполковник выглядел уставшим, был не в духе, дело по трем кражам его почему-то мало интересовало, а вот по поводу заявления Ольховской он проявил удивительную дотошность.
– …В заключении ЭКО утешительного мало, – докладывал Дубравин. – На ларце следы пальцев рук Ольховской, ее бабушки, ювелира Крутских и обеих актрис, Алифановой и Новосад. На шкатулке – Ольховской и ее бабушки, Софьи Леопольдовны Шустицкой. На фонарике – Ольховской и еще чьи-то. Замок двери без повреждений.
– Выводы?