Посмертно. Нож в рукаве - страница 17

Лето в Каннуте было долгим – сто пятьдесят душных дней, полных мух и воплей назойливых вороватых попугаев. Даша привыкла к мысли, что месяца здесь длинные. Именуются без затей – Первый месяц лета, Второй и так далее… Хотелось дождичка. И постоять под струями можно, и на ненасытном водохлебе Василь Васильиче сэкономить. Сейчас через день Даше приходилось ходить с ведрами на реку. Вода там, понятно, бесплатная, но на нее и смотреть противно – дерьмом и дохлятиной в нос так и шибает. Даже кабану наливать боязно. Да и шагать до ближайших Бочарных ворот не очень-то близко. К прогулкам с тяжелыми ведрами Даша привыкла, но смысл какой? Плохо жить на Западном углу – здесь речная вода хуже помоев, со всего города вода нечистоты собрала и к далекому морю уносит. Когда еще воды великой реки Оны всю гадость очистят-растворят. Зато на Западном углу самая дешевая земля. Только из-за этой дешевизны Эле, когда настоящую службу потеряла, смогла на домик наскрести. А не наскребла бы серебра хозяйка – что ты, Дарья Георгиевна, в этой жизни бы делала?

В последнее время жизнь шла спокойная. О смерти своей Даша не забыла, но вроде как притерпелась к загробному существованию. Солнце печет, Василий хрюкает, оладьи пекутся – почти жизнь. Можно сказать, повезло с чистилищем.

– Что ты на солнцепеке торчишь, да еще в полуголом виде? – распахнув дверь, строго поинтересовалась Эле. – Мне идти пора, давай помоги.

– Иду, – Даша нырнула в тень дома. Хозяйку девушка уже давным-давно не боялась. Хорошая тетка. Голос, конечно, как у рыночного стражника-десятника, – так Эле иначе и нельзя. Служба обязывает

– Что там твой Вас-Вас поделывает? – поинтересовалась Эле, садясь за стол и подставляя «плохую» руку.

– Что ему? Хрюкает да еще пожрать выпрашивает, – сказала Даша, осторожно надевая на искалеченное предплечье хозяйки кожаный наруч.

– Да уж, хрюкает, подлец, – проворчала Эле. – Осенью мы его еще подкормим. А потом придется продавать. Он нас объест, скотина тупая. После дождей хоть и корм почти дармовой будет, но ему ведь не напасешься.

– Продадим, – согласилась Даша, затягивая-зашнуровывая ремешки наруча. – Он после дождей весу наберет, что тот бегемот.

– Продадим, угу, как же. Опять сопли распустишь. Знаю я тебя. И не ругайся, – строго добавила Эле. – Набралась гадостей. Я и в банях-то таких ругательств не слыхивала.

– Это не ругательства. Бегемот – это такой толстый дарк. Дикий.

– Тем более. Толстый дарк – это похуже любой ругани. Глупая ты, Аша. И когда повзрослеешь? Ведь не возьмут замуж.

– Очень надо, – буркнула Даша и, чтобы уйти от неприятной темы, спросила: – Не жмет? Или туговато?

– В самый раз, – Эле подвигала стянутой рукой. Наруч не только скрывал уродливый бугор, но и фиксировал несросшиеся кости, так что действовать рукой можно было почти свободно. Наручи Эле носила и раньше, но только с помощью девчонки могла их по-настоящему зашнуровать. Облегчение было великое – боль теперь грызла руку только при неловком движении или толчке. Эле даже слегка помолодела в последнее время.

– И что я без тебя делать буду, Даша-Аша? Зубами мне эти ремешки завязывать навостриться, что ли? Разнежила ты меня.

– Мне нетрудно, – пробормотала Даша. – Что тут говорить, хозяйка?

Эле вдохнула:

– Недолго мне хозяйкой быть. Замуж тебе нужно, и чем быстрей, тем лучше. Что тебе со мной киснуть? Не ребенок уже.

Даша дипломатично промолчала. Разговор о совершенно ненужном замужестве заводился уже не в первый раз, и обе женщины знали, что не в последний. Вбила себе в голову хозяйка глупую мысль, и теперь уже ничего с ней не поделаешь.

– Что молчишь? – поинтересовалась Эле. – Знаешь ведь, что не отмолчишься.

– Я не молчу, – пробурчала Даша. – Ты тоже все знаешь. Я говорила.

– Что знаю?! – немедленно взъелась Эле. – Знаю я! Здоровая девка не должна время терять. Детей надо рожать, приличного человека найти и двумя руками за него держаться.

– Я за тебя с Вас-Васом держусь.

– Ой, лучше заткнись, – Эле скривилась. – Ты мне тоже не чужая. Потому и забочусь. Все, я пошла служить. А ты думай. Найдем кого-нибудь тебе поприличней. Уж конечно, не твоего поганца лохматого.