Пособие для новобрачных - страница 42

стр.

Она повернулась и пошла к выходу, а Куприянов остался сидеть и смотреть ей вслед.

Пятнадцать лет назад его бросила невеста. Сегодня его отвергала женщина, которую он, кажется, полюбил по-настоящему. Куприянов почувствовал прилив легкой паники. Может, пора идти к психотерапевту?


Иди ровненько, ножки ставь тверденько, плечи расправь, грудь колесом…

И не оглядывайся!

Это ужасно, ужасно, ужасно. То, что было в лифте, ужасно. То, что вчера наговорила ему Люся, ужасно. Все ужасно, в принципе.

И девки, дуры, тоже хороши! Зачем она вообще обратилась к ним за помощью? Ведь ясно же — никогда она не сможет снимать мужиков так же лихо, как Шурка, и удерживать их возле себя так же крепко, как Наталья…

И кто вообще сказал, что у Шурки и Натальи все в порядке? Шурке тридцать восемь, а она все одна и одна. Наташка сидит в невестах уже два года, но почему-то никак не перейдет в разряд жен.

И если разобраться, то почему Шурка так злится, когда Наташка начинает рассказывать про свою свадьбу? Не потому ли, что самой Шурке ни один из ее суперлюбовников выйти замуж никогда не предлагал?

Катерина шла и злилась сама на себя за эти недобрые мысли, но и сделать ничего не могла. Идиотизм ситуации раздражал, как зубная боль. Ведь их с Куприяновым совершенна очевидно тянет друг к другу, они совершенно теряют головы, оставаясь наедине, и целуется он так, что в себя приходить совершенно не хочется. А Катерина почему-то должна все время бить его и себя по рукам, твердя «Мы не можем быть вместе!» Можно подумать, к ней женихи в очередь выстраиваются!

И все эти Наташкины планы пора выкидывать. Сегодня она им об этом скажет. Ладно уж, на баскетбол можно и сходить, хорошая игра, но потом — все. Ставим вопрос ребром: если сегодня вечером не найдется Катерине Голубковой подходящий жених, она прекращает сотрудничество с Наташкой энд Шуркой…

И с чувством глубокого облегчения отдается Сереге Куприянову прямо на рабочем месте. И в спортивном зале. И на заднем сиденье автомобиля. И в кинотеатре. И в библиотеке. И на балете «Щелкунчик»…


Наташкин телефон не отвечал, и потому Катерина поехала сразу к Шурке. Та открыла ей дверь, и Катерина даже испугалась — настолько непривычно выглядела подруга. Во-первых, Шурка была босая, в халате, непричесанная и без макияжа. Это было странно, потому что, по собственному Шуркиному утверждению, «мужчина может случиться всегда», и нужно держать себя в товарном виде двадцать четыре часа в сутки. Во-вторых же, у нее было очень странное выражение лица. Какое-то… испуганно-счастливое. Катерина открыла рот, чтобы поздороваться, но Шурка приложила палец к губам, схватила Катерину за шиворот и потащила в кухню. Здесь, закрыв дверь, она повернулась к Катерине и просипела:

— Только не ори, он совершенно измучился.

— Кто?!

— Макс.

— Кто?!?!

— Макс. Наташкин Максим.

— Шурка, да как ты…

— Заглохни, плесень. Это совершенно не то…

— А Наташка? У них же свадьба через неделю!

— Свадьбы не будет.

— То есть как это не будет? Либединская, ты соображаешь…

Шурка простерла вперед руку — и Катерина покорно умолкла. Все-таки в Шурке было что-то античное…

Рассказывать она тоже умела. Выяснилось следующее.

Наташка не ночевала дома все эти дни, начиная с пятницы. Не звонила, ни о чем не предупреждала, к телефону не подходила. В воскресенье же вечером Макс, к тому времени окончательно деморализованный и отчаявшийся, получил от Наташки по электронной почте сообщение, что свадьба отменяется. Якобы она много думала в последнее время — здесь Шурка яростно фыркнула — и поняла, что они поторопились с решением о свадьбе. Последним ударом было появление в глубокой ночи курьера на фирменном бронированном микроавтобусе, который привез ВСЕ бриллианты, когда-либо подаренные Максом Наташке. Несчастный отвергнутый жених заметался по опустевшему любовному гнездышку, а потом понял, что не может оставаться в одиночестве.

К Шурке он приехал в два часа ночи, и до утра они пили водку и говорили, а потом Макс рыдал у нее на груди, и как-то так получилось, что там же, на груди, и заснул. НО! Не в том смысле, как могли бы подумать некоторые. В чисто платоническом, отчасти даже материнском смысле!