Посреди России - страница 17

— Выйду я, Ермолай. Не бегай на мой край, не ломайся. Чайку выпьешь?

— И можно бы, да…

— Выпей да и домой ступай, или к этой тянет?

— Да ну тебя, Анисья…

— Чего нукать-то? Знамо дело! Не мое это дело, только бросил бы ты всю канитель, на что она тебе, эта толстоляха? Постой, не бери эту чашку, эта чашка теперь моего мужичка.

— На печке, что ли?

— На печке, — улыбнулась наконец Анисья, но тут же задумалась и спросила:

— А на трудодень-то надеяться или нет?

— Нет.

— Ничего не дадут?

— Ничего. Семенной фонд почти весь сдаем: война рядом…

— А как же сеять?

— Было бы на чем сеять — государство даст.

Он помолчал, обдумывая что-то, и прошептал ей в лицо:

— Одноглазого бабу снимать буду с кладовщиц: попалась мне ночью с рожью в карманах. Ты, Анисья, заступай на ее место, все горсть какую в валенке принесешь. Никто не узнает, а вы с Пронькой живы будете.

— Что ты, Ермолай! Сроду на такое дело не отваживалась. А ну как попадусь — стыда-то — стыдухи!.. А посадят — с кем останется Пронька? Нет, спасибо, Ермолай. Я ничего не слышала…

Ермолай выпил чашку чая без сахара и ушел. Она проводила его на крыльцо, постояла, послушала, куда пойдет.

Шаги затихли на минуту, а потом опять зашуршали, но уже дальше Ольгиного дома.

Дней через десять ударил крепкий мороз.

Пронька выбежал утром во двор и зажмурился от яркого солнца. Небо было высокое и необыкновенно голубое. Земля гудела под ногами, а вымерзшие лужи, покрытые, как пеной, звонким, хрупким льдом, были пусты. Над деревней, в легком, прозрачном воздухе, без дела носились веселые галки, и крики их коротким эхом отдавались в лесу.

«Сегодня обязательно назову ее мамой!» — твердо решил Пронька и, почувствовав, что ноги в сапогах начинают зябнуть, побежал домой.

Анисья была на работе. Ему захотелось сбегать в ригу и посмотреть, как там работают, но он вспомнил, что нужно покормить кур, и остался дома. Он любил работать по хозяйству, особенно вместе с Анисьей. Они с ней подняли воротню, сложили поленницу дров, подперли кольями завалившийся забор, заклеили на зиму рамы и сделали еще массу всяких мелких приятных дел. Анисья хвалилась помощником по всей деревне. Все уже привыкли к тому, что Пронька живет у нее в сыновьях, и только непрестанно допытывались, зовет ли он ее матерью. Пронька уже не звал ее тетей, но еще не мог переломить себя и назвать мамой эту добрую чужую женщину.

Были у Анисьи с Пронькой и враги.

Первый враг — Одноглазый. Он все подсмеивался и открыто ждал, когда Анисья с сыном пойдут по миру. Второй враг — Пронькин — мальчишки. Они совали носы в заборные щели и дразнили, что он собирается звать маткой чужую бабу. Третий, затаенный, враг была Ольга. Она сильно переживала, что Анисья, приняв Проньку, отвергнутого ею, заставила по всей округе говорить о ней плохо. Но в конце концов все понемногу сглаживалось. Анисья уже позабыла, что Ольга, в сердцах, подбила ее курицу, и ни на кого не сердилась.

Анисья пришла на обед вместе с Ольгой. Пронька слышал, как они разговаривали, каждая от своего дома:

— Ольга, тебе не надо ли сена? А то я могу дать в обмен на молоко. У меня хорошее сено, усадебное, да зелено-зелено и на дожде не бывало.

— Возьму, — ответила та. — А сколько просишь?

— Так кринок шесть надо за пуд.

— Дороговато.

— Так ведь нас двое!

— Ну ладно, — потупилась та и ушла в дом.

Анисья радовалась сделке.

— Ну, Пронюшка, теперь мы с молоком на ползимы, коли брать по кринке в день. Теперь бы валенки тебе…

Она такая же радостная ушла на работу и разрешила Проньке самостоятельно промолоть на жерновах миску ржи для завтрашних хлебов.

Жернова были легкие, и Проньке очень нравилось молоть на них. Когда он садился за эту работу и начинал крутить жернов, то чувствовал себя серьезнее, приобщаясь к труду взрослых, чья жизнь, как этот круглый камень, крутится вокруг куска насущного хлеба. Он бы молол, кажется, бесконечно, только бы было зерно, но беда, что зерна у них было мало. Пронька сел на мосту, спиной к двери, что вела на крыльцо, поставил слева миску с рожью, повернул верхний круглый камень вхолостую, потом осторожно всыпал в круглое отверстие в центре камня горсть зерна и заработал. Когда он всыпал вторую горсть — из-под плоской кромки камня показалась белая теплая масса муки. Этот миг всегда радовал Проньку, и он с большим удовольствием взял щепотку муки и положил ее на язык.