Постмортем - страница 17

На какой-то миг Тальф почувствовал себя щенком, увидевшим любимого хозяина после долгой разлуки. Радость, благодарность, ликование и облегчение обрушились на плотину, собранную из мрачных размышлений, и смыли её ко всем чертям.

Сейчас некромант был готов наброситься на спасителя, разрыдаться и расцеловать — лишь бы выбраться из этого жуткого места. Но интересно, кто же пришёл? Жозефина? Посланник от магистра? Тальф притопывал на месте от удивления и вставал на цыпочки, чтобы пораньше рассмотреть, кто войдёт в подвал.

— Пшёл! — внутрь грубо втолкнули мрачного мужика с всклокоченными волосами, огромной спутанной бородой и порванной рубахой. Подвал был набит запахами так плотно, что чуть не лопался по шву, но ароматам пришлось потесниться, чтобы впустить свирепую вонь застарелого перегара.

Второй жандарм отомкнул камеру Тальфа и пропойцу (а, судя по роскошному «фонарю» ещё и драчуна) затолкали внутрь. Тот сразу же рухнул, как подкошенный, на солому и захрапел. Вши заинтересовались им, но вскоре брезгливо отползли обратно.

Юноша стоял с открытым ртом и хлопал глазами, не понимая, что происходит.

— Но… Это… Ко мне? — спросил он и первый жандарм захохотал:

— Повёлся!

— Они всегда ведутся, — напарник отразил смех.

— Конечно же к вам, ваше сиятельство! — съязвил первый. — А вы-то, небось, ждали высочайшего королевского помилования, да?

Заключённые в камере напротив загоготали. Мусорная Куча снова подскочил к решётке и принялся что-то показывать, а Эрик, пользуясь случаем, ввернул очередное упоминание о голодающих детках.

— Сидите, Ваше сиятельство, сидите, — ухмыльнулся жандарм, направляясь к выходу и оставляя за спиной ошарашенного, униженного и морально уничтоженного Тальфа. — А вы заткнулись все быстро! Пока опять не получили!..

Время тянулось мучительно медленно. Несмотря на все усилия, заснуть у Тальфа не получилось, поэтому пришлось сидеть, слушая, бормотание заключённых в камере напротив и громогласный храп лежащего в соломе драчуна.

Ничего не происходило и ничего не менялось — за исключением короткого эпизода, когда бородатый пьяница перекатился на спину, поднял голову и абсолютно трезвым голосом поинтересовался, нет ли водички.

Тальф ответил, что нет, и почему-то почувствовал себя виноватым.

Время от времени в подвал приводили кого-то, а кого-то наоборот забирали, и молодой человек, переживший несколько вспышек отчаянной надежды, вскоре просто перестал обращать внимание на скрип дверей.

Поэтому когда парочка близнецов-жандармов заявилась вновь и, остановившись в дверях, несколько раз произнесла чьё-то имя, некромант обратил на них внимания не больше, чем на храп соседа по камере.

— Я сказал, Тальф! — рявкнул первый жандарм. — Где здесь Тальф?!

— Не ори! Сказали же, во второй. Кажись, вон он, — второй указал на удивлённого юношу, который поднял удивлённый взгляд.

Процедура с кандалами повторилась в обратном порядке: просунуть руки сквозь решётку, дождаться щелчка замка и пройти, пытаясь подавить дурное предчувствие, мимо злорадствующих заключённых и Эрика. Барышник опять запричитал о собственной невиновности и попытался плюнуть в некроманта, но не доплюнул.

— У-у, — ощерил редкие зубы Синюшный, стоявший у самой решётки. — Готовься, пацан. Кажись, сейчас тебя будут бить.

Тальф не помнил дороги и не знал, куда его ведут, поэтому изрядно нервничал. Однообразные серые коридоры, где всё выглядело так, будто состояло из смазанной акварели, сменялись такими же унылыми лестницами и залами. Жандармы за спиной очень много шутили про то, что, мол, тут за поворотом заготовлена специальная виселица для колдунов-преступников, но молодой человек почему-то им не верил.

— О, вот и вы! — неожиданно дружелюбно воскликнул давешний дознаватель. Напротив него на стуле сидел некто в роскошной накидке из чёрного бархата с серебряным шитьём. Причём сидел не как преступник, а свободно, положив ногу на ногу и слегка покачивая ступнёй, обутой в превосходный начищенный до блеска сапог.

Загадочный визитёр повернул голову, и Тальф увидел под капюшоном знакомое лицо: добродушное, круглое, морщинистое, с розовыми щёчками, покрытыми седой щетиной. Оно могло бы принадлежать доброму дедушке, обладателю ухоженного сада и любимцу всей окрестной детворы, взращённой на его яблоках и сливах, если бы не выцветшие серые глаза, полные нечеловеческой усталости.