Потаенное судно - страница 3

Он тотчас же пожалел о случившемся, но было поздно.

Когда отъехали подальше от села, когда Охрима обдуло малость степным ветерком, он буркнул жене:

— Подай мне другую сорочку.

— Зараз, Охримчику, зараз! — Настя засуетилась над узлом, достала латаную-перелатанную рубашку не разбери-пойми какого цвета, а святковую, в дегте, приняла из рук супруга, затолкала в узел.

До хутора — подать рукой: всего версты четыре. Орлик, весело помахивая густым иссиня-черным хвостом, трусил по Петровскому шляху.

Когда показались стройные ряды осокорей, поднявших свои пики высоко вверх, Антон — сын Охрима — обомлел от нахлынувшего чувства. Он мигом забыл о хате своей, о дедушке Якове, жалобно баюкавшем отнятый ус, о каменной бабе, которой боялся. Перед ним, приближаясь, вырастал загадочный мир. В нем он ни разу не был, но много о нем слышал и много думал. Даже сны о нем видел. И они всегда были прекрасными.

Когда Антон, или попросту Тошка, был еще совсем маленьким — года четыре ему было, не больше, — отец батрачил у Гейдриха. Поздно вечером, встречая отца с работы, сын запускал ручонки в карманы отцовских брюк, ища там что-нибудь «от зайца». Огорчался, не находя ничего, обиженно сопел, отворачивался. Отец, накрывая Тошкину головку огромной ладонью, успокаивал, всегда обещая ему одно и то же:

— Ось принесу тебе райское яблочко… Ум-м-м… смачное даже сказать не можно.

Долго ждал сын обещанного яблочка — дождался.

Открыл он однажды утром глаза, а на краю постели горка желтых, словно мед, розовобоких яблочек. Не простые яблочки, а райские! Они переливались теплыми красками на солнце, горели румянцем. Как их только в рот класть — боязно!

Тошка сперва потрогал их рукой. Чуть-чуть дотронулся, затем погладил. Скользкие, как стеклянные пузырьки. Отец приободрил:

— Ты возьми в рот, попробуй, что за штуковина такая.

Под мелкими Тошкиными зубками яблочко хрустнуло, точно сахарное.

Отец кивнул одобряюще:

— Ну вот, а ты не верил!

Он подсел к сыну и стал рассказывать про всякие диковинки на хуторе. Там цесарки похаживают, серебряными перышками посвечивают. Павлины пораспускали радужные хвосты. Индюки красноносые голгочут на посторонних. А вокруг — сады, сады. И в тех садах огромные деревья поднялись, раскинули ветви широко-широко. И на ветвях эти самые яблочки росой умываются.

— Ей-бо, на рай похоже!..

Выгружались у высокого панского крыльца. Тенисто и трепетно склонялись над домом гигантские тополи-белолистки. Сухо похрустывал мелкий песочек под ногами. Старый хозяин любил подбелить свой двор этим песочком, посылал за ним подводы к Азовскому морю, верстах в шести отсюда.

Бричку шумно окружили коммунары. Множество рук потянулось за вещами.

— Та тихо, хай вам грец! — сказал повеселевший вдруг Охрим Баляба.

Ни разу в жизни он еще не знал такой встречи. «Точно пана с ярмарки дождались», — подумал он. Доброе тепло разливалось внутри, прогоняя недавнюю смуту.

Его повели по коридору, показали на дверь. Охрим приоткрыл ее наполовину, заглянул с опаской — это теперь его комната: его дверь, его окно, что напротив двери, его крашенные охрой гладенькие полы. «Только вот на чем спать ложиться? — подумал Охрим. — Полатей не разобрал, да и куда тут с ними. Кровати нема. Ну, нехай! — успокоил себя. — Как-нибудь обойдемся. Принесу охапку соломы, подстелем под бока, укроемся рядном — вот тебе и царская постеля».

Настя осталась во дворе. Лихорадочно трясущимися руками она копала подстилку в бричке. Муж, выйдя на крыльцо, заметил ее озабоченность:

— Чи иголку потеряла?

Жена посмотрела не него дурными глазами, схватилась за голову:

— Маты ридна, нема коромысла! Загубили, ой загубили… — запричитала, словно по умершему.

— Сдурела жинка! Может, оно дома осталось?

— Так и есть, Охримчику, так и есть! — обрадованно затарахтела Настя. — Як зараз помню, вынесла я его из сеней, поставила у двери, хай, думаю, постоит, пока с узлами управлюсь, а там и его приласкаю. И вот на тебе, приласкала!.. — Она заметалась в нерешительности, не зная, за что хвататься. Затем кинулась со двора: — Я зараз!

— Куда тебя нечистая понесла? Завтра поеду перевозить инвентарь — захвачу твое коромысло.