Потерянное дитя - страница 2

Но в мои пять лет все изменилось.

Я никогда не жаловалась на память, и даже детский возраст отлично помню, но тот момент… он будто клеймом отпечатался в воспоминаниях.

Мы возвращались со школы балета, где мама работала хореографом, а заодно меня пристроила, несмотря на мои ярые протесты и нелюбовь к танцам, особенно к балету, от которого сама родительница была без ума. Из динамиков магнитофона частило «Русское Радио», ведущие обсуждали что-то, несомненно, веселое, время от времени заливаясь смехом.

Был дождливый день, несмотря на начало декабря, а дороги превратились в самый настоящий каток. Гололед.

Мама сидела за рулем поддержанной «БМВ» и, щурясь, всматривалась в светофор, нервно стуча указательным пальцем по рулю. Серость разных оттенков царила на улице, стремительно темнело, а люди спешили в укрытия или по домам, оскальзываясь на тротуаре, покрытом тонким льдом.

Дождь зачастил, и дворники со скрипом прошлись по стеклу.

Я вздохнула и уткнулась лбом в окно, безразлично смотря на витрину какого-то кафе.

Машина дернулась и не сразу, но осторожно поехала вперед по накатанной дороге.

От пассивного созерцания отвлек меня неожиданный визг шин, и я вскинула голову, смотря в сторону мамы, которая широко открытыми глазами смотрела вперед, крепко стискивая руль. Я только потом заметила, что так и не развивший скорость транспорт замер, а в нашу сторону мчался потерявший управление пассажирский автобус.

Мыслей не было. Накатил только испуг, а тело мигом похолодело.

Столкновение произошло резко. Сильно дернуло. Разболелась голова. И все.

Тьма.

Безликая и ледяная тьма, охватывающая своими скользкими и мерзкими пальцами душу и саму суть, и в которой я плыла в полном одиночестве, не осознавая сколько времени пробыла в таком состоянии.

Я была совсем мелким ребенком и до конца не понимала, что именно случилось, и как оказалась в этом месте. Первое время искала выход и звала маму. Потому, устав и отчаявшись, я долго плакала и билась в истерике. Затем накатила апатия, и я просто лежала во тьме, не шевелясь и пялясь в пустоту. А после страх, что я останусь там навсегда, и я сжималась в комочек, пытаясь казаться меньше, незаметней, желая совсем исчезнуть.

В конце была лишь злость.

Злость на себя, на свою слабость, что я так легко сдалась и опустила руки.

Возможно, это было своего рода безумие, но агрессия нашла выход. Я вспыхнула как пожар. Ледяная пустота отступила, а после выгорела под бесконтрольным давлением огня.

И я очнулась.

Дальнейшие дни потекли в упрямом стремлении встать на ноги. Пять лет комы не прошли даром, но все травмы залечились, а врачи говорили, что авария не отразится на моем здоровье. Но советовали наблюдаться у психолога. С ним я работала два года, и свои плоды это тоже принесло.

Я стала почти как нормальный ребенок.

Почти.

Где-то глубоко в душе я понимала, что уже никогда не стану веселым и жизнерадостным ребенком. Что тьма и холод оставили свой след. Я, наверное, ощущала себя как Кай, которому в глаз попал зеркальный осколок. Я тоже стала холодной и черствой. Злой.

Пришлось активно нагонять школьную программу, ведь младшую школу я не посещала из-за своего состояния. Так что еще до двенадцати лет в темпе догоняла сверстников, а уже после, сдав экзамены на средние оценки, со всеми пошла в шестой класс.

— Эй! Вик! Что у тебя там? — чересчур энергичный Сергей, мой лучший и единственный друг, который к всеобщему удивлению в состоянии терпеть меня, вихрем, с громким криком и чуть не выбив дверь, ворвался в библиотеку и подлетел ко мне, застыв за плечом.

Глаза сверкали не хуже драгоценных камней на прилавках ювелирного магазина, да еще с таким же изумрудным оттенком. Губы расплылись в широкой улыбке, а каштановые волосы растрепались в стороны, намекая, что пора бы заглянуть к парикмахеру.

Дурной, громкий, раздражающий, но свой.

— Подарок, — немногословно бросила ему, не спеша открывать крышку коробки.

— От кого? — нахмурился друг. Ему явно не понравилось, что у меня мог быть от кого-то подарок.

Ревностный защитник, который подозревает всех, кто подойдет ко мне ближе чем на два метра. Приютская жизнь, да и то, что было до нее, сделали мальчишку пятнадцати лет жутким параноиком. Он в каждом видит врага, а подобные подачки воспринимал, как попытку навредить.