Потерянные души - страница 25

Я ждал в учительской. Там не было ничего, что делало бы это помещение именно учительской. Просто комната, какую найдешь в любой конторе, с торговыми автоматами и непременным кофейником — подателем наркотика для людей нашего, близкого к пожилому, возраста, наркотика, который поднимает нас из постели и поддерживает на протяжении всего дня.

Вошел Кайл. Он как-то съежился.

— Садись-ка! — Мне не было известно, знает ли он, что Черил сделала аборт, и я ждал, что он скажет.

Время от времени снаружи слышались шаги, но чаще там было тихо. Издалека доносились звуки репетирующего оркестра. Начались уроки.

Кайл сел и долго не поднимал на меня глаз.

Когда он заговорил, голос у него дрожал:

— Вы помните казни египетские и ту, последнюю, казнь, которая убила первенцев проклятых? Вот что я чувствую. Как говорила моя мать, так и случилось.

Мне чуть полегчало. Он хотя бы не знал, что Черил решилась на аборт.

— Так бывает, Кайл. Женщины то и дело теряют детей таким образом… С моей женой произошло то же. Выкидыши — закон природы. Они случаются.

Кайл посмотрел на меня, но продолжал свой собственный внутренний разговор. Он снова уставился на стол перед собой, на свои большие руки, положенные одна на другую. Руки эти стоили что-то около миллиона долларов или будут стоить через несколько лет. Губы парня двигались, будто он говорил сам с собой. Кайл выглядел совсем потерянным; его глаза медленно открывались и закрывались — признак шока, отказа верить в случившееся, потерянности.

Он прошептал:

— Я не могу больше. Не могу.

— Нет, ты можешь.

— Мы не можем избежать Божьего суда, никто не может… — Он испустил долгий глубокий вздох. — Я ее ненавижу…

— Не думай так, Кайл, не надо. Не отталкивай Черил. Ты ей нужен.

— Ей никто не нужен! — И тут я понял по выражению его глаз, что ему все известно. Просто он еще не в силах осознать это.

Кто-то прошел по коридору. Шаги резонировали в холодной пустоте. Я выждал, пока они не затихли. Кайл снова заговорил:

— Я плохой человек, — и, хотя это было сказано просто, я понял, что ничто уже не будет, как прежде. — Думаю, я ей даже не нравлюсь… — Эти слова меня напугали. — Ничто теперь ничего не значит.

Я сказал:

— По-моему, ты просто начинаешь понимать то, что все мы в конце концов понимаем. На самом деле ничто никогда ничего по-настоящему не значит. В тот день, когда ты это осознаешь, ты становишься взрослым. Но это вовсе не значит, что мы опускаем руки, — мы идем дальше.

Кайл меня не слушал, просто держал руку так, словно повредил ее броском мяча. Согнув ее в локте, он вздрогнул.

— Кайл, — сказал я.

Его глаза смотрели мимо.

— Я не собираюсь лгать тебе. Речь теперь идет не только о твоей жизни. И уже довольно давно. Есть люди, которые ради тебя подставили себя под удар. Надеюсь, ты это понимаешь. Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили, — как ты будешь зарабатывать большие деньги и спасать людей? Вот на чем ты должен сосредоточиться. Ты меня слышишь?

Он встретил мой взгляд. Стол пошатывался. Кайл зашептал:

— Знаете, что делает мой отец, когда мы выигрываем, что он делал не один год? В субботу утром он сидит и ждет — ждет, что уложит мою руку на стол. — При этих словах глаза Кайла стали огромными. — Он говорит: «Я жду того дня, когда мальчишка станет таким мужчиной, как я». Он говорит это моей матери. И знаете что? Я уже давно сам позволяю ему брать верх. Но не знаю, долго ли еще смогу терпеть. — Его голос надломился.

Только тут я в первый раз постиг меру того, с чем имел дело, того напряжения, которое нарастало в нем. Я легко представил себе, как Эрл противопоставляет себя сыну, как каждая победа над Кайлом внушает Эрлу все большее презрение к нему. Но Эрлу требовался Кайл, чтобы спасти их всех. Я сказал:

— Ты хочешь, чтобы твоя мать так и прожила свою жизнь, убирая в мотеле номер шесть?

Его глаза на мгновение закрылись.

— Нет.

Я встал и положил руку ему на плечо. И сказал:

— Пойди к Черил, это же не ее вина. И ничья вина. Скажи, что любишь ее. Ты можешь позволить себе…

Я замолчал.

Выражение у Кайла было такое, будто он уже знал, что́ я собираюсь сказать. Он произнес негромко: «Я знаю», но от того, как он это сказал, у меня мурашки поползли по коже.