Потерянные годы - страница 24

Она схватила меня за плечи.

– Не говори так! Это кощунство!

– Это правда! Видишь, что сделало со мной это могущество, которое ты когда-то назвала даром Божьим? Будь оно проклято! Лучше бы я умер.

– Замолчи!

Я вырвался из ее рук; сердце мое стучало, как молот.

– У меня нет жизни! Нет имени! Ничего нет!

Бранвен, тихонько всхлипывая, начала молиться.

– Господь милосердный, Спаситель наш, Создатель всех строк, что написаны в Великой Книге Небес и Земли, прошу Тебя, помоги этому мальчику! Прошу Тебя! Прости его! Он не ведает, что говорит. Если Ты вернешь ему зрение, хотя бы самое слабое, хотя бы ненадолго, я обещаю Тебе, что он заслужит твое прощение. Он никогда больше не воспользуется своим могуществом, если Ты этого потребуешь! Только помоги ему. Пожалуйста, помоги ему.

– Никогда больше не пользоваться могуществом? – презрительно усмехнулся я. – Я с радостью избавился бы от него насовсем, если бы взамен мне вернули зрение! Колдовство мне не нужно и никогда не было нужно.

Я сердито дернул за край повязки, скрывавшей мой лоб.

– А у тебя теперь что за жизнь? Не намного лучше моей! И это правда. Ты можешь говорить бодрым голосом. Можешь обманывать здешних монахинь. Но не меня. Я знаю, что ты несчастна.

– Я обрела покой.

– Это неправда.

– Я обрела покой, – повторила она.

– Покой! – крикнул я. – Покой! Тогда почему на руках у тебя ссадины – ты ломаешь их в отчаянии! Почему на щеках у тебя следы…

Я внезапно смолк.

– Боже милостивый, – прошептала она.

– Я… я ничего не понимаю. – Я нерешительно протянул руку туда, где должно было находиться ее лицо, легко коснулся ее щеки.

В это мгновение оба мы поняли: я каким-то образом почувствовал, что щеки ее влажны от слез. Несмотря на то, что я не мог видеть слез, я был уверен в том, что они есть.

– Значит, у тебя имеется еще один дар. – В голосе Бранвен прозвучал благоговейный ужас. Она стиснула мою руку. – Ты обладаешь даром ясновидения.

Я не знал, что думать. Может, это та же самая способность, которой я когда-то воспользовался, чтобы заставить раскрыться цветок? Нет. Это было нечто иное. Казалось, менее подверженное моей воле. Ну, а как же моя догадка насчет цвета лепестков? Возможно. И все же эти новые ощущения были другими. Они больше походили на… ответ на молитву Бранвен. На милость Божью.

– Не может быть, – запинаясь, произнес я. – Как это могло случиться?

– Но это случилось, Господь услышал нас!

– Испытай меня, – попросил я. – Подними несколько пальцев.

Она повиновалась.

Я прикусил губу, пытаясь разглядеть, сколько их.

– Два?

– Нет, попробуй снова.

– Три?

– Еще раз.

Я сосредоточился, инстинктивно прикрыл глаза, хотя, разумеется, для меня не существовало никакой разницы. Мне было все равно, открыты они или нет. После долгого молчания я произнес:

– Ты подняла две руки, я прав?

– Прав! Ну а теперь скажи… сколько там пальцев?

Шли минуты. На лбу моем, покрытом шрамами, выступил пот, он щипал чувствительную новую кожу. Но я не шевелился. Наконец, я дрожащим, неуверенным голосом спросил:

– Может быть, семь?

Бранвен вздохнула с облегчением.

– Да, семь.

Мы обнялись. В этот миг я понял, что жизнь моя снова изменилась навсегда. И подумал, что до конца моих дней число «семь» будет иметь для меня особое значение.

Но самым важным для меня был данный обет. Не имело значения, кто дал его – Бранвен, я или мы оба. Никогда больше мне не суждено было мысленно передвигать предметы. Даже лепесток цветка. Нельзя было читать будущее, нельзя пытаться освоить те таинственные силы, которыми я был наделен. Но взамен я получил зрение. Я получил жизнь.

Я снова начал есть с большим аппетитом. Я буквально набрасывался на еду – особенно если мне доставался хлеб с молоком, мое любимое блюдо. Или ежевичное варенье с хлебными корками. Или сырые гусиные яйца, приправленные горчицей – последнее особенно забавляло меня, потому что от запаха этой пищи монахинь начинало мутить. Однажды вечером Бранвен отправилась на рынок и нашла один-единственный, но сочный финик – и финик этот показался нам чудесней самых роскошных королевских блюд.

Вместе с аппетитом ко мне вернулась бодрость духа. Я начал исследовать коридоры, помещения храма Святого Петра, дворы. Вся церковь превратилась в мое царство. В мой замок! Однажды, когда монахинь не было поблизости, я пробрался во двор и искупался в неглубоком бассейне. Самым трудным для меня при этом было подавить желание запеть во все горло.