Потребитель - страница 47

1985

Я одна. Я чувствую на себе их взгляды. У меня заткнут рот. Они засунули мне в рот тряпку, пропитанную мочой (моей?). Мои глаза заклеены. Я вижу лишь красноту в своих глазах. Она движется, меняет оттенки. Настоящий источник смерти, настоящее зло, оно душит меня. Они хотят, чтобы я испытала абсолютную, цепенящую смерть, гнилую вонь красноты за моими глазами.

Я не чувствую боли. Они режут мою ногу. Я чувствую, как они врезаются в мышцу, отрезают ее, поднимают ее всем на обозрение. Теперь они будут есть ее из общей тарелки. Я слышу, как они со стоном облизываются. Опять вонзается нож. Они отрезают всю ногу до колена. Я слышу, как что-то рычит, потом — скрежет зубов по кости. Мне не больно. Краснота за моими глазами разливается по телу и согревает его. Я слушаю чавканье, пока оно не затихает.

Они толкают что-то холодное и железное мне в вагину. Оно толщиной с мужской член, но длиннее. Они проталкивают его, пока оно не упирается во внутреннюю стенку моего живота, потом резко выдергивают. Им это наскучило. Я слышу, как одна женщина говорит, что она этого хочет, что я этого не заслужила. Они смеются. Я слышу их одобрительные перешептывания и мокрый звук этой штуки, скользящей в ней туда-сюда. Единственный звук в комнате — мое дыхание и звук этой штуки, скользящей в ней туда-сюда. Потом она кончает, визжа, как умирающая лошадь, и они поздравляют ее, посмеиваясь. Они начинают лаять, как собаки, вначале — стаккато и визгливо, затем переходя в глубокий, резонирующий, непрерывный вой. Он пронзает мой череп. Краснота стирает меня на нет. Затем грубая шерсть и когти у меня на грудях — собака громоздится на меня, ее длинный язык смачивает мне лицо. Я выплевываю кляп и вою, пока не исчезаю в красном пекле.

1984

Если он не сделает то, что я говорю сейчас, я придумаю способ заставить его действовать в соответствии с моими нуждами позднее, а к тому времени мои нужды вырастут, и удовлетворение их доставит мне еще больше удовольствия: они будут включать его унижение, тыканье его лицом в дерьмо. Он не должен со мною спорить, особенно если это увидит кто-то другой — как тогда, когда я видел ребенка, который ткнул матери в глаза, когда она пыталась взять его на руки. Мать мне стала противна, и это отвращение они будут испытывать ко мне, если я потеряю контроль… Я приспосабливаю каждое свое движение для контроля, порядка, как создают тончайшую хореографию балета — формальную структуру, невидимую его участникам, которую можно наблюдать только сверху: с того места, где сижу я.

Я сильнее его, сильнее их всех. Пока они колеблются в нерешительности, пока бьются в спазмах, как выброшенная на берег рыба, жертвы бесполезной совести и подавления, я действую, исходя из своих желаний, принуждая их к реальности силой моей воли. Ключ к успеху в бизнесе: представь, затем действуй. И в эту секунду мое желание включает его очернение. Он — расширение моего воображения: я могу играть с ним, как ребенок играет со своими грезами, проходящими сквозь его сознание, когда он лепит их, чтобы они соответствовали его дрейфующим фантазиям…

Он — для моей игры, для моего пользования, для того, чтоб я мог выбросить его, когда покончу с ним.

Вот он, тут, воняет, потеет, истощен жарой и глупостью, огромной безрассудной глупостью, по которой он переставляет ноги, его ненависть к самому себе так густа в его горле, что душит его. Он не является самим собой, не принадлежит самому себе. Он смотрит, как его границы растворяются, когда я управляю им. Он пробирается сквозь усердствующую толпу. Он чувствует, как его тело расширяется, потом сжимается в такт с открытием и закрытием промежутков между их рабскими телами, пока они работают, убивая свое время, что, в свою очередь, наполняет меня гордостью за мои достижения.

Он чувствует, что ему нужно побыть одному, посадить себя под арест, нужно вспомнить точно, кто он такой, но ему не найти места, где он был бы один — без моего вмешательства в его сознание, перестраивающего его, придающего ему форму. Ему нужна лишь абсолютная изоляция, сенсорная депривация, чтобы убрать любые стимулы или чтобы повторять предсказуемый набор стимулов без конца, пока он не поплывет в густой жиже собственного бессознательного, убежденный теперь, что в действительности его не существует, покачиваясь в волнах прилива.