Поучение в радости. Мешок премудростей горожанину в помощь - страница 11

) обращены к богатым и бедным, высоким и низким. Они должны служить наукой и в людских писаниях, и в людских речах. Они должны быть усвоены всеми четырьмя сословиями. Беда в том, что мудрые слова обращены или к образованным и благородным мужьям, или ко всем без разбору. Что до нужд горожанина и крестьянина, то такие поучения редки» (№ 77)[27].

Недостаток нравоучительных сочинений, обращённых к горожанам, сподвиг Нисикава взяться за кисть[28]. Находясь в рамках сословного дискурса, он не претендовал на всеобщность своих соображений, но хотел, чтобы и горожанин тоже имел свои собственные ориентиры и предметы для гордости — точно так же, как и самурайское сословие имело свои[29].

Намеренная бессистемность изложения свойственна многим произведениям японской словесности и возведена в ранг жанра, именуемого «дзуйхицу» — «вслед за кистью». Место дзуйхицу в жанровом многообразии было достаточно заметным, «бессистемность» воспринималась не как недостаток, а как свидетельство многогранности дарования и живости восприятия. Такие произведения, как «Записки у изголовья» («Макура-но соси») Сэй-сёнагон и «Записки на досуге» («Цурэдзурэ гуса») Ёсида Канэёси часто цитировались средневековыми (и современными) авторами[30]. Принципиальная фрагментарность этих произведений обусловливала ту лёгкость, с которой их фрагменты могли кочевать из одного сочинения в другое[31]. Ссылки на эти произведения имеются и в тексте «Мешка горожанина».

Несмотря на то что «объективно» период Токугава был весьма благополучным для жизни «простого» человека (умеренный налоговый гнёт, полное отсутствие внешних войн, усобиц, восстаний и крупных эпидемий, сравнительно редкие недороды), Нисикава Дзёкэн полагал, что живёт в «последние времена». Идея регресса пустила глубокие корни на японской почве. В соответствии с буддийскими представлениями, длительное время считалось, что с 1052 г. мир (включая Японию) вступил в период упадка закона Будды, когда просветление и спасение становятся маловозможными[32]. В период Токугава, когда государство стало отдавать предпочтение конфуцианской картине мира, на смену буддийскому регрессу пришёл регресс конфуцианского толка, согласно которому «золотой век», характеризующийся добродетельностью, скромностью и простотой нравов, остался в глубокой древности. «И в Китае, и в Японии настали последние времена, когда обычаи приобрели чрезмерную пышность, а многие древние церемонии и прежние обыкновения оказались позабыты» (№ 149). В связи с этим Нисикава Дзёкэн постоянно сетовал на утерю мудрости и упадок нравов, сожалел, что в «последние времена» многие горожане стали нечисты на руку, заносчивы, алчны, склонны к роскоши, украшательству, пьянству, распутству. Даже распространение грамотности, которую так ценили конфуцианцы, не могло спасти положения. «В древней Японии книг было мало, но законы синтоистских государей были великолепны, страна — богата, народ — прямодушен. Но вот настали последние времена. В книгах не стало недостатка, грамотеев явилось много, но путь синтоистских государей пришёл в упадок, страна возгордилась, люди стали лживы. Очень прискорбно» (№ 141)[33].

Обратим внимание, что Нисикава сетует не на бедность, а на роскошь. Следует также помнить, что переживание ущербности нынешнего века всё-таки не обладало такой степенью интенсивности, как в прошлый «буддийский» период, сохранилось множество свидетельств положительной оценки современности, сам Нисикава Дзёкэн неоднократно напоминал о том, что страна управляется должным образом. Если буддисты говорили о неизбежности регресса как о закономерности, которая не подвластна человеку, то в арсенале конфуцианца имелись средства для его преодоления. Прежде всего это исполнение заветов мудрецов прошлого. Поэтому-то и изучению их сочинений Нисикава придаёт столь большое значение. Он следовал общеконфуинанскому дискурсу: ведущий «естественный» образ жизни человек является варваром, и только «культура» (т.е. приобщение к книжной мудрости) может открыть истинные смыслы, на основе которых и выстраивается добродетельная и общеполезная жизнь. Такой подход был лишён буддийского фатализма, он предполагал самообразование, просветительство, деятельную позицию в жизни.