Поучение в радости. Мешок премудростей горожанину в помощь - страница 14

Конфуцианские мыслители охотно критиковали буддизм, но антисинтоистский дискурс был для них абсолютно чужд[38]. Обеспечение стабильности в государстве и общественный порядок были главными целями Нисикава. И для достижения этих целей годятся любые учения, которые в конечном итоге выступают лишь операциональным средством.

Начитанность в старых текстах, здравый смысл и чувство юмора были для Нисикава оружием против того, что он считал суевериями и предрассудками. Таковыми он считал всё то, что не имеет логического объяснения. Сам же он безоговорочно верил в энергию Ки, борьбу, взаимопреодоление и взаимодополнение Инь и Ян, пяти первоэлементов. Все процессы, происходящие в этом мире, он объяснил с помощью этих универсальных категорий, не подверженных критике. Вот как, например, Нисикава объясняет, почему не следует сажать гранат возле дома или святилища (№ 88). Глупые люди считают, что божество может наслать пожар, если люди станут выплёвывать косточки граната. Но это предрассудок, на самом деле не следует растить гранат совсем по другой причине. Гранат находится под знаком «огня», его цветы и плоды такие же красные, они получают свою Ки-энергию от огня. Кроме того, гранат любит каменистую почву, а в камне присутствует Ки металла, и огонь, соединяясь с металлом, образует сильное Ки, которое, как известно всякому порядочному неоконфуцианцу, вредно для человека.

Находясь в этой системе понятий, мир прошлый, нынешний и будущий представал объяснённым и предсказуемым. Безоглядная вера в креационный синтоистский миф и объяснительную силу «принципа» Ли, Инь-Ян и т.п. свидетельствуют о том, что представления Нисикава о «предрассудочности» и «суевериях» довольно сильно отличались от того смысла, которое мы вкладываем в это понятие ныне. С точки зрения постулатов позитивистской науки основой его рассуждений всё равно являлись допущения, которым не дано быть доказанными. Впрочем, такова судьба всех глобальных теорий и борцов с предрассудками, которые на место старых «предрассудков» водружают новые. Несомненно, что для будущих поколений наши собственные «научные» теории будут тоже представляться вполне предрассудочными и суеверными.

Отношения Нисикава с чжусианством нельзя рассматривать однозначно. Несмотря на то что он обучался неоконфуцианству и использовал его словарь, в его произведении имя Чжу Си не упоминается, ссылки на его труды отсутствуют. Нисикава не нравилось иконоборчество одного из основоположников неоконфуцианства Чэн-цзы (№ 150), настаивавшего на поклонении поминальной табличке, а не изображению покойного. Нисикава предпочитал цитировать древние первоисточники, напоминая в этом отношении Огю Сорай и других представителей школы «учения древних знаков». «Древний Китай» представлял для Нисикава непререкаемый авторитет. В этом понятии ключевым словом является не «Китай», а «древний». Придерживаясь убеждения в том, что «золотой век» миновал повсюду, Нисикава не делал принципиального различия между древним Китаем и древней Японией — эти страны обладали для него не столько пространственным, сколько временным измерением. «Путь японских богов — это не то что [нынешний] закон Конфуция и Будды, этот путь соприроден обычаям страны, наверное, он соответствует пути Конфуция в древнем Китае» (№ 151). А уж идеи относительно превосходства природных условий Японии над Китаем (которые он обосновывал с помощью понятийного аппарата конфуцианства) приближают его к мыслителям сугубо японской школы «национального учения» (кокугаку), о существовании которой в Китае вряд ли подозревали. Заимствуя китайские слова, Нисикава расставлял их в японском порядке. Это касается не только грамматики, но и смыслов. Поэтому для подтверждения своих умозаключений он не избегает цитировать японских авторов, которые не имели никакого отношения к конфуцианской мысли. Это и «Записки на досуге» буддийского монаха Ёсида Канэёси (Кэнко-хоси), и «Записки у изголовья» аристократки Сэй-сёнагон, и стихи из императорских антологий.

Нисикава Дзёкэн придерживался конфуцианских моральных установок, но не принадлежал ни к какой конкретной школе и был избавлен от излишней ригидности.