Повелитель клонов - страница 11

стр.

Как крупная военная сила и цельная организация, III легион безвозвратно канул в Лету: истощение и излишества раздробили его. Туда ему и дорога, считал Фабий. Какие бы теплые симпатии он ни питал когда-то к легиону, чувства эти давным-давно охладели. Тем не менее однажды они могли вспыхнуть снова, ибо ничто в этом мире — в том числе и Фабий — не было постоянным, кроме перемен.

XII миллениал представлялся нежеланным и неотступным напоминанием об ушедшей эпохе. О тех временах, когда все было проще. Когда намеченный путь казался предельно ясным, и великая цель еще не увлекла его с головой. Фабий крепче сжал навершие в виде золоченого черепа, и злобная сущность внутри скипетра предостерегающе зарычала. Он пробежал глазами по губительным печатям на поверхности черепа и, чтобы заглушить рык, стукнул концом скипетра о платформу.

— Вам следует относиться к своим вещам с большей заботой, — отметил Хорат.

— Возможно. Но я не в настроении терпеть, когда на меня шипит какая-то забывшаяся палка.

Байл поднял перед собой скипетр и уставился в глазницы мертвой головы, которую звали Пыткой, если подобным вещам вообще было уместно давать имена. Как и в случае с «Везалием», Фабий переименовал выкованный в преисподней артефакт, как ему больше нравилось, отняв его у старого владельца. Пока что неизвестно, каким образом, но скипетр действовал в качестве усилителя — малейшее его касание вызывало жгучую агонию или немыслимый экстаз, а порой и то и другое одновременно.

Это было грубое приспособление с ограниченной сферой применения, но со своей задачей оно справлялось превосходно. Фабий отчетливо ощущал сокрытую в жезле мощь, которую он мог использовать по своему усмотрению, пусть даже против воли запертой там сущности. Как и с хирургеоном, Байл имел с Пыткой своеобразную симбиотическую связь — она нуждалась в хозяине, а он, к собственной досаде, иногда нуждался в заключенной в ней силе. Но не сейчас.

— Слышишь меня? Не смей перечить мне. Не сегодня. Или я надолго запру тебя в чемодане из меди и кости.

Вяло дернувшись, Пытка в итоге затихла, и Фабий опустил ее.

— Единственная проблема Вселенной, как я заметил, заключается в том, что редко кто или что знает свое место в ней.

— В том числе и вы? — с ухмылкой спросил Хораг. Фабий посмотрел на него.

— Я знаю свое место. Просто другие отказываются это принимать. То, что они всего лишь идут против течения, значения не имеет.

— Некоторые сказали бы, что напрасно противитесь течению как раз таки вы.

Фабий остановился. В этом присутствовала доля неприятной правды. Врагам его не было числа, и их количество только возросло после того, как Эзекиль Абаддон вонзил копье в сердце Гармонии и уничтожил Град Песнопений. Перед глазами до сих пор стояла картина умирающего крейсера «Тлалока», упавшего с орбиты и уничтожившего последнюю великую твердыню Детей Императора; с ней прекратил свое существование и сам легион. В ушах Фабия по-прежнему звучал пронзительный скрежет разрываемого металла и визг раздираемой атмосферы, когда огонь распространился по горизонту.

Все, над чем он работал, сгинуло в один миг. Труд всей его жизни был стерт с лица земли одним взмахом меча этого лицемера Абаддона.

Фабий тряхнул головой, прогоняя дурные воспоминания.

— Это лишь доказывает их ограниченность. И тот факт, что они не в состоянии понять вещей, очевидных даже для этих уродливых созданий, есть верный признак их тотальной слепоты. — При этих словах старший апотекарий положил тяжелую руку на голову одного из зверолюдей, вызвав у того крик боли и возбуждения. Фабий замер и рассмеялся: — Извини, Хораг. Всякий раз, оказываясь в новом теле, не могу им не похвастаться.

— Я заметил. В любом случае я согласен с вами, Фабий, — кивнул Гвардеец Смерти. — Что есть чума, если не очищающее пламя, только в иной форме? Лишь сильнейшие способны пережить его. Лишь они могут претендовать на королевство из пепла. Тиф Странник записал эти слова больше двух столетий назад.

— Что ж, полагаю, даже слепой грызун иногда находит кусочек сыра.

Хораг закряхтел от смеха:

— Какое точное определение. Калас всегда брел наощупь.