Повелитель Ночи - страница 66
Вопрос, который терзал Миту, был столь же безбрежен и непознаваем, как сама Вселенная, но, сконцентрировавшись и сжав его до маленькой точки, дознаватель смогла выразить его одним словом.
Почему?
Шагая через подвесной мост, Мита остановилась, молча разглядывая головы казненных преступников, насаженные на каждую балясину пролета. Глаза и языки мертвецов жадно пожирали разноцветные жуки и летучие мыши-альбиносы.
За ее спиной шушукались. Мысли толпы были невыносимы, они ранили разум, как сверхзвуковые иглы. Мита неосознанно стремилась уйти от них подальше, все ближе подходя к центру Каспсила — огромным зданиям-кубам, доминирующим над окрестностями, разительно контрастирующими с тьмой провала подулья.
Почему инквизитор ничего не предпринимает?
Почему он держит меня одной рукой и одновременно отдает команду к действию другим?
Почему сначала он требует моего присутствия, а затем накачивает наркотиками? Почему потом лжет что этого не делал?
Почему у него происходят такие странные перепады настроения?
Почему он проводит день за днем, не покидая покоев губернатора?
Разве можно — и это при такой героической репутации — назвать его действия отважными? Доверяет ли Каустус ей или нет, но, кажется, даже простая возможность нахождения здесь космодесантника Хаоса должна подстегнуть инквизитора к действиям. А он смеется и издевается, делая вид, что проблемы вовсе не существует. Ею займутся, видите ли! Кто займется?!
Один помощник. Закутанный плащом притворщик, кем бы он ни являлся.
А если он потерпит неудачу? А что, если его планам... прости Император мои сомнения... Что, если планам инквизитора вообще нельзя доверять? Что, если ему самому нельзя доверять?
Мита задохнулась от этой мысли, замерев в тени дубильной фабрики, наблюдая, как сервиторы-машины — обезьяноподобные чудища с руками как у погрузчиков, с торсами, увитыми толстыми змеями сервомускулов, загружали огромные кипы сырья с транспортера. Мерзкий смоляной дым и запах горелого мяса вызвали приступ тошноты, и Мита вновь поспешила прочь.
Да можно ли где-нибудь спокойно подумать в этом проклятом улье?
Что ей нужно делать? Мите стоило воздержаться от процесса исчерпывающего рассмотрения, какое рекомендует туториа? Она была слаба, лишена поддержки и доверия, ее саму подозревали, а она доверилась инстинктам, которые при ее ранге нельзя реализовать?
Откуда у нее эта паранойя?
Мита обошла вокруг гигантского здания, обеспокоенная еще больше, чем прежде. Когда грабитель выскользнул из темного переулка, покрытого сосульками и инеем, размахивая блестящим лезвием ножа, она оказалась ему почти рада: можно было отвлечься от забот и расслабиться, защищаясь от примитивного насилия.
Человек приближался с усмешкой, выводя клинком гипнотические узоры, отвлекая ее внимание. Это было просто насмешкой — у парня нет и задатков псайкера, поэтому, когда второй сообщник, прятавшийся позади Миты, решил напасть, явно считая ее полностью поглощенной видом сверкающего ножа, его ждал приготовленный ответ. Четкий удар ногой в голову — и через секунду раздался хруст костей лица и влажный треск разрываемой плоти.
Псионический импульс удивления и боли оказался очень приятным.
Первый грабитель, видя неудачу сообщника, кинулся с ножом уже всерьез, но Мита легко увернулась, посылая кулак в солнечное сплетение человека и тем самым выбивая из него остатки дыхания.
Перекатившись в сторону, чтобы избежать любого случайного удара, Мита была на ногах, когда грабитель еще не успел полностью прийти в себя. Вообразив клыкастое лицо Каустуса, Мита изогнулась и нанесла двойной удар локтем, наблюдая, как широкая струя крови плеснула из глазницы.
Дознаватель вернулась к первому нападавшему, стоящему на коленях и утиравшему кровь с лица. Он, видимо, хотел показаться более беспомощным, чем был на самом деле, потому что нож бросил четко и сильно.
Мита действовала так, как ее учили, не рассуждая, – ее мозг выпустил ненаправленный импульс псионической энергии, отбивший крутящийся клинок со снопом синих искр.
Грабители все же оказались не так глупы. Увидев, какого типа им попалась жертва, они испуганно завизжали: «Ведьма!» — и, хромая, бросились бежать, причитая на ходу.