Повелитель теней - страница 7
Вслед за Микелем Джастин прошёл в гостиную, обставленную старым гарнитуром из дивана и кресел мерзкого – а по мнению мамы, довольно стильного – рыжего цвета. Каминная доска заставлена семейными фотографиями, взгляд Джастина скользнул по знакомым снимкам. На всех был Микель, который в чём-то блистал: закидывал мяч в баскетбольную корзину, играл на трубе перед полным залом слушателей, демонстрировал табель успеваемости со всеми пятёрками. Если где и был на этих фотографиях Джастин, то всегда на фоне. В точности как в школьном альбоме. В точности как во всём по жизни. Микель стоял на передовых, а Джастин оставался в тени.
Бедняга уже было хотел отвести взгляд от семейных фотографий, как вдруг на глаза попался снимок бабушки в чёрной вуали.
Джастин вздрогнул. У большинства знакомых были тёплые, любящие бабуля с дедулей, а у них… С бабушкой они едва разговаривали. Но у мамы всегда находились отговорки, чтобы как-то объяснить странное бабушкино поведение: «Ей столько пришлось натерпеться в жизни… Ей нужны тишина и покой».
Только чего это она такого натерпелась? И почему стала затворницей? Отчего всё боялась покинуть свой огромный дом, полный сквозняков? Зачем пряталась подо всеми этими чёрными тряпками, даже когда солнца не было? От чего тогда пряталась? Или… от кого?
Ни на один из этих вопросов ответа не было – по крайней мере, ни одного нельзя было добиться от родителей. Мама, бабушкина дочь, говорить о своей матери не любила.
Джастин прошёл вслед за Микелем в их комнату. Большую часть пространства занимали две кровати и два комода в тон. Микель плюхнулся на свою, прямо поверх одеяла с супергероем, и принялся листать годовой альбом.
– Как у тебя, есть прикольные фотки? – спросил он, поднимая глаза от страницы, сплошь измалёванной подписями его поклонников.
У Джастина сжалось сердце от зависти, хотя он и понимал, как это неправильно.
– Ага, уйма, – ответил он, быстро засовывая свой альбом к себе в комод, чтобы не попасться на вранье. – Потом покажу.
Микель его сегодня уже защитил один раз. Не хватало ещё вызвать в нём новую жалость. Понятное дело, Микель старается из благих побуждений – но от этого только хуже. На комоде Джастину попалось сочинение, которое он написал вчера на уроке английского. Сочинение было про принца, который поцеловал лягушку, и она превратилась в принцессу – фантазия на тему известной сказки. Своё сочинение он озаглавил «Принц и лягушка», и всё действие перенёс в Новый Орлеан. Джастину всегда хотелось, чтобы родители прочитали то, что он сочиняет, но никогда не хватало смелости самому показать им своё творчество. Джастин сделал глубокий вдох и собрал странички сочинения. Наверно, можно показать им эту историю сегодня после обеда.
– Парни, идите обедать!
По их неказистому домику разнёсся папин голос. Предыдущий дом был покрупнее, у Джастина была даже отдельная комната. Но ему в тайне хотелось жить в одной комнате с братом, даже если это значило меньше личного пространства. Пусть он редко это высказывал, но Микеля он любил, и те низкие чувства, которые порой просыпались в его душе, Джастин в себе презирал. Он как мог старался держать их в узде, но временами они пробивались наружу, и со временем только сильней.
– Мальчики, вы что, не слышали? – послышался мамин голос. – Обед остывает!
Похоже, прозвучало второе предупреждение. И исходило оно от мамы. А значит, пора им пошевеливаться.
– Ну что, пойдём есть? – бросил Джастин Микелю и ухмыльнулся. – Если, конечно, ты ещё способен оторваться от своих бесценных автографов.
Микель гоготнул.
– Ну, по-настоящему бесценного-то тут как раз и нет, – ответил он и указал на свободный уголок. – Я тебе вот тут местечко оставил. Подпишешь?
После обеда мальчишки помогли папе помыть посуду, не забыв оттереть стенки котелка от въедливого жира, и мама поставила перед ними на кухонный стол по деревянной коробке.
– Вот те самые подарки, которые вам оставила бабушка.
Джастин впился глазами в коробки, сгорая от внезапного желания открыть их – старые страхи мигом улетучились. Перед Микелем был ящик покрупнее, продолговатый. На отполированной деревянной поверхности красовалось резное изображение крокодила, играющего на трубе.