Поверженый король - страница 9

Гришин позвонил по телефону, и вызванный им милиционер повёл Лобова обратно в камеру.

Лобов вошёл в камеру и направился к своей койке. Взобравшись на неё, он лёг и закрыл глаза. Он не мог поверить в происходящее. Ему казалось, что стоит открыть глаза, как этот кошмарный сон моментально исчезнет.

— Ты что молчишь? — спросил его Фёдор. Его изуродованное наколками тело появилось на соседней с Лобовым койке. — Чего менты тебе предъявляли?

— Да так, — ответил Лобов, — несли какой-то бред об убийстве этих двух немцев. Я следователю одно, а он мне другое. Ещё, гад, руки распускает, знает, что я не отвечу.

— Вот, значит, оно что, — протянул Фёдор, — убийство тебе шьют? А всё прикидывался невинной овечкой, «не знаю да не знаю, за что здесь оказался».

— Но я ведь никого не убивал, я просто случайно купался недалеко от места, где убили этих немцев. Откуда я знал, что там, в кустах, лежат эти трупы?

— Такого не бывает. Значит тебя, паря, кто-то срисовал на месте, а это главный милицейский козырь против тебя. Сейчас они начнут тебя крутить по-чёрному.

— Да, видела меня одна женщина на берегу Камы, вот из-за этого у меня и проблемы.

— Опознание делали? — поинтересовался Фёдор.

Лобов молча кивнул головой.

— Кранты тебе, паря. Опознание — большое дело. Я бы тебе посоветовал пойти в сознанку, и бить не будут, и отношение к тебе будет вполне дружеское со стороны ментов.

— Что значит — в сознанку? — возмутился Лобов. — В чём я должен сознаваться, в убийстве, которого не совершал? Да я умру лучше, чем признаюсь в том, чего не делал. Пусть берут анализы, проводят экспертизы.

— Вон ты куда загнул, анализы, экспертизы. Насмотрелся фильмов про сыщиков. Нет, паря, жизнь — совершенно другое дело, в отличие от кино. Никто не будет брать у тебя анализы, проводить экспертизы. Им и так достаточно того, что тебя опознала эта баба. Ты поверь мне, как старому зека, лучше признаться в этом убийстве. Пусть менты порадуются. А ты на суде возьмёшь да и ляпнешь, мол, не виновный я в убийстве, меня менты заставили его повесить на себя. Представляешь, что будет! Следователя — в зиндан, с прокурора — погоны.

— А что ты сам в этом преступлении не признаешься? — поинтересовался у Фёдора Лобов.

Прямой вопрос Лобова поставил Фёдора в тупик. Тот на какой-то миг растерялся, не зная, что ответить.

— Так меня задержали за другое преступление, а не за убийство… Вот по нему, паря, я в полной сознанке.

— Вот и этим убийством загрузись, ты же шутник, — произнёс Лобов и отвернулся к стенке.

— Лёха, а Лёх, ты слышал, что он мне сказал? — спросил Фёдор сокамерника. — Этот фраер ещё учит меня жить. Грузись, говорит, убийством.

— А что, он прав. Ты что его обхаживаешь, словно он девица? Склоняешь, советуешь. Ты кто сам-то будешь, чёрт?

— Ты что меня не знаешь? Я же тебе всё рассказал, как залетел сюда по глупости. У меня за спиной пять ходок, и я видел многое такое, что вы, может быть, не увидите никогда.

— Ну, раз видел, то и отвали от человека. Пусть сам решает, как ему выплывать.

— Нет, Лёха, ты не подумай ничего плохого. Я просто советую человеку, а там, действительно, пусть сам гребёт к берегу.

Фёдор спустился с верхней койки и лёг на нижнюю. Чувствуя, что потерял в разговоре инициативу, он, стараясь привлечь к себе внимание, начал рассказывать ребятам о первой своей ходке в зону.

— Лобов, на выход! — раздалась команда за дверью камеры.

Анатолий спрыгнул с койки и направился к двери. Металлическая дверь со скрипом открылась. На пороге стоял сотрудник милиции.

— Руки за спину, лицом к стене.

Лобов выполнил команду. Милиционер закрыл дверь и толкнул его в спину.

— Давай, двигай, — приказал он.

На этот раз Анатолий оказался в другом кабинете. В кабинете стояло три стола, за которыми сидели молодые ребята в штатском.

— Ну что, Фомич, приплыл? — спросил его парень. — Я бы тебе посоветовал рассказать нам, как ты замочил этих немцев.

— А ты мне не советуй, — ответил Лобов, — мы не в доме советов.

— Дерзишь? Это мы поправим. Если тебя в школе не научили хорошим манерам, то мы тебя здесь научим.

Он ударил Лобова по лицу толстой книгой в твёрдом переплёте, от чего в голове Анатолия зашумело.