Повесть о бесовском самокипе, персиянских слонах и лазоревом цветочке, рассказанная Асафием Миловзоровым и записанная его внуком - страница 29

— Вот муж и жена, — сказал я. — Их двое, а они едина плоть.

— Я тебе про ворону, а ты про корову. Ты мужа с женою не трожь.

— Ладно. Вот тыща капель…

— Ну?

— А слить их вместе — один стакан получится. Так ай нет?

— Надобно проверить. — Дядя Пафнутий еще чарку опрокинул. — Кажись, так.

— Еллины еще две тыщи лет тому решали и никак решить не могли, когда капля становится лужей, а песчинка — кучей. Или еще. Бежишь ты за черепахой. Она в пяти саженях от тебя. Догонишь ее?

— Коли пьян буду, все одно на карачках, а догоню.

— Ну, так смотри. — Взял я палку, на земле полосу прямую прочертил. — Тут ты, — я ткнул в один конец полосы, — а тут черепаха, — я ткнул в другой конец. — Покуда ты бежишь туда, откуда черепаха стала ползти, она проползет еще столь. — Я удлинил полосу на пядь. — Понял?

— Понял.

— После третьей чарки ты ползешь путь, что пробежала черепаха, она ж бежит от тебя, зане как всякая скотина, опричь Рыжего, на дух не переносит перегару.

— Тоже понял.

— За тот срок черепаха протопала еще столь. — Я удлинил пядь на половину. — Сей третий отрезок ты уже на брюхе ползешь и руку за ней тянешь. А она за то время успела убежать еще на столь. — Я помельчил черту, аки петрушку. — И выходит, что ты ни тверезым, ни пьяным ее не догонишь.

— Что-то намудрил ты, грамотей. Ну-ка втори.

Я сызнова показал дяде Пафнутию, как он не сможет догнать черепаху.

— Ай да еллины! Все вроде просто, ан и не просто. Ученые мужики были, хошь и язычники. Только ты ответь, чего ихняя ученость стоит, ежели я на самом деле в любом виде ее догоню?

— Тут-то и загвоздка. Еллины в толк взять хотели, как так получается: по расчетам, дядя Пафнутий черепаху не догонит, а в жизни догоняет без труда. Гадали долго…

— Не отгадали?

— Нет. Крестный мой говорил, что все мудрецы мира и досель отгадки не могут найти.

— Без чарки не обойтись. — Дядя Пафнутий еще тыщу капель принял. — Ладно, чего решать, коль ответ одному Богу известен. Ты не виляй, а скажи, как из двух капель одна получается.

— Заладил! — озлился я. — Единицу ты совокупил с единицей, а тут не совокупность, а умножение: единожды один — один, а не два. Сиди и учи.

— Объегорил, — вздохнул дядя Пафнутий. — Пойди травы скотине подбрось, Пифагор!

А вечером у Летнего сада встретил я принцессу Анну, посмотрела она на меня и улыбнулась. А потом и говорит:

— О тебе уже вся Европа узнала…

У меня в спине засвербило.

— Как так? — испугался я зело.

— Пойдем ко мне, расскажу.

— Да не смею, ваше высочество.

— Господи, на что я дикая, но ты дикарь — дальше некуда. — И за руку меня взяла.

Я жеребца у крыльца оставил.

— Прикажу накормить его. Пойдем.

Сердце у меня от радости к горлу кинулось. Аннушка повела меня через покои, обитые голубым, зеленым и малиновым штофом. Паникадила из чистого серебра висели в комнатах. Тишь да свежина везде.

— Заглянем в библиотеку, — сказала цветочек лазоревый. — Там меня Юлия ждет.

Миновали еще один покой и вошли в залу, где весь пол застлан был коврами. В углу кровать стояла, над нею настил, как в повети, козырек по углам в желтом штофе свешивался. Вроде опочивальня, думаю. Два дубовых шкафа и загороди складные из желтых створок стояли у кровати и столиков. Столики низенькие, малиновым и зеленым бархатом обитые. А стулья из простого камыша. На стенках сверкали подсвечники серебряные.

Из-за загороди вышла Юлия, и они с принцессой расцеловались.

— Привела нашего героя, — сказала Аннушка. — Упирался, как медведь. Но я на сей раз не испугалась. Садись, Асафий.

— А где же библиотека?

— Вот она, — удивилась Аннушка. Однако увидела, что я на кровать уставился, засмеялась: — Я люблю читать лежа. Садись же!..

Устроился я в камышовом креслице, а принцесса и Юлия рядышком.

— Асафий еще не знает, как он прославился, — молвила цветочек лазоревый.

Цветочек лазоревый распахнула створки шкафа и достала заморскую газету. Полки были заставлены книгами, как у моего крестного.

— Ты что словно аршин проглотил?

— Дай ему в себя прийти, — сказала Юлинька.

— Слушай, что про тебя написали. — Аннушка принялась читать по-нашенски.

Говорилось в той газете, что в России инда простые крепостные владеют не только грамотой, но и латынь изучают, и Шекспира читают. Писал газетный борзописец, что ежели моряк, попавший в пасть акулы и оставшийся живым, — чудо, то не меньшее чудо — русский крестьянин, постигающий основы европейской культуры. И хотя суеверие в простом народе — тут сочинитель про Царь-колокол поведал — пустило глубокие корни, однако Европа совсем не знает России, свидетельством чему служит доселе не открытое ботаническое чудо, сиречь дыня-баранец…