Повесть о гомункуле. Фэнтези-роман - страница 4

Няньки вынесли белый сверток и дали на руки Королю. Отец всмотрелся в бледное личико второго сына, и показал его Людовику. Тот бросил взгляд на брата и отвернулся. Он уловил, что у отца тяжело на сердце, и это чувство передалось и ему.

– Лучше бы это была девочка, – тихо произнес принц.

– Это твой брат, Людовик, – встала на защиту старшая нянька, стоявшая рядом, прямая как жердь и с непроницаемым лицом, – ты должен будешь его защищать и заботиться о нём.

– Он станет одним из твоих генералов, – негромко сказал отец.

От этих слов мальчика передернуло, и он выбежал прочь из комнаты. Так на женской половине, в мире старшего принца и его матери, появился третий важный человек. Младшего принца назвали Франциском, как знаменитого святого.

Как Людовик ни надеялся, что Франциск лопнет как бычий пузырь, если на него хорошо надавить, но это не случилось. Недавно принц пробрался на королевскую кухню как раз в тот момент, когда крепкий мясник разделывал мясную тушу, где и увидел это зрелище. Но каковы не были желания мальчика, братец оставался жив, здоров и даже не охрип. А орал он часто, долго, и весьма противно. Когда же уставшие няньки с визгливым свертком сидели в соседней комнате Людовика, где он обычно занимался грамматикой, принц бросал занятия и часто выбегал во двор. Или шел искать своего друга, сына Генриха Черного, высокого блондина Александра. Тот был старше принца и уже служил пажом.

– Македонский, – в шутку приветствовал его Людовик, – защищайся!

Часто они сражались на шпагах, достаточно тяжелых в это время. Больше всего в такие моменты Людовик мечтал попробовать себя в настоящем бою. Или хотя бы чаще побеждать своего друга. Александр был единственным, кто мог победить принца и даже не бояться хоть малого нарекания за это, правда, не от Людовика.

Чудесные дни, полные то безмятежности, то детской тревоги, скоро прошли. Их погрузил в свою лодку Харон и перевез через Лету. Однако как было мальчику разглядеть скорый конец прежней жизни, вместе со смертью старого года, ведь приближался день Рождества. Город, до того заснувший и прозябший от сильных ветров, вдруг ожил, забурлил, заговорил.

В одном кабачке, где пахло пивом и квашеной капустой, молодые помощники книгопечатника по секрету всем и сразу рассказывали, что их наёмщик готовит пару Библий с гравюрами в подарок во дворец.

– А одну гравюру с Самсоном и львом собрался подарить главному повару! – говорил один из них, – вот зачем переводить бумагу на этого напыщенного индюка?

– А затем, – встрял всезнающий толстяк, от одежды которого несло брагой, – что у повара дочка на выданье. Хороша, да кругла, где надо!

– О, тогда ясно, – гортанно рассмеялся юноша, – у королевской кухни как то теплее и вкуснее! – и принялся дальше выковыривать руками со дна горшка остатки гусиного гуляша.

Сидевший рядом человек с невзрачным лицом, одетый в меховую курточку, перевел взгляд на группу ювелиров. Они сидели обособленно, ели жирно, и шептались тихо-тихо, но тонкий слух того уловил их сплетни. Услышав главное, он нахлобучил шапку и пошел себе прочь из закопченной таверны. Его никто не знал и не запомнил, и не задался вопросом, куда он собрался при таком сильном ветре снаружи. Вскоре, пройдя несколько закоулков, пахнущих кислой капустой и помоями, он вышел к собору. За ним сиял дворец. За это время ветер унялся, улегся гонимый им снег, и выглянуло холодное солнце. В одном окне человек в меховой куртке заметил фигурку мальчика. А мальчик не заметил его. Неприметный человек постоял ещё немного, и пошел мимо, исчез тенью на улице по соседству.

Людовик почти бегом шел по лестнице к швее матери, которая жила на первом этаже, как и почти все слуги. Королева чуть ли не заперла лучшую белошвейку в городе, ведь все придворные дамы, как будто сговорившись, старались сшить именно у неё новый наряд к празднику. Женщина отправила к ним свою дочь, уже опытную портниху, а сама занималась только блузками и юбками для монаршей семьи. Вот к ней и направлялся маленький принц, негромко напевая песенку про беззаботных пастушек из Аркадии. Осталась последняя примерка его нового праздничного костюмчика. Но посреди своих веселых мыслей и быстрого шага он остановился. По лестнице наверх поднимался человек, непривычный и странный – чужак. На вид лет сорока, с глубокой морщинкой между глаз от частых размышлений. Сопровождал его старый слуга из личных покоев отца. Людовик спрятался за портьеру на стене.