Повесть о любви Херея и Каллирои - страница 7

Еще не кончил он своей речи, как другой уже возразил ему:

— Неразумно и не ко времени приглашаешь ты нас сейчас философствовать! Или обворовывание могил сделало нас честными? Неужели же нам жалеть ту, которую и собственный муж не пожалел, а убил? Жалеть ее потому, что она нас ничем не обидела? Да, но она жесточайшим образом нас обидит! Прежде всего, если мы ее отдадим ее родным, то еще неизвестно, какого мнения будут они о случившемся: невероятно, чтобы та причина, по которой будто бы мы к могиле причалили, не показалась им подозрительной. Но пусть даже, нам в благодарность, освободят нас от наказания родственники этой женщины: все равно, власти, да и сам народ не помилует грабителей могил, разъезжающих с грузом, который их изобличает. Скажет, пожалуй, иной: продажа женщины для нас выгоднее, потому что ее красота найдет себе цену. Но и это для нас опасно. Золото не имеет голоса, и серебро не скажет, откуда мы взяли его: о золоте и о серебре можно сочинить тот или иной рассказ. Но кто сможет спрятать груз, У которого есть глаза и уши и есть язык? К тому же она такой нечеловеческой красоты, что нам с нею не укрыться. Или будем мы уверять, что она рабыня? Да кто же, взглянув на нее, этому поверит? Итак, здесь же, давайте, убьем ее, чтобы не возить нам с собой собственного нашего обвинителя.

Многие поддерживали первое предложение, многие же второе. Но Ферон не поставил ни того, ни другого на голосование.

— Ты, — сказал он, — подводишь нас под опасность, а ты лишаешь нас барыша. По мне же лучше продать женщину, чем ее терять: ведь пока будет она продаваться, будет она из страха молчать, а после своей продажи пускай она обвиняет нас, когда нас на месте уже не будет. Да и жизнь ведем мы не безопасную. Но входите в лодку. Отчалим. Уже близится утро.

Выйдя в открытое море, судно быстро неслось вперед. Ни волны, ни ветер не служили ему помехой, потому что люди на нем никуда определенно не направлялись, и любой ветер, дувший с кормы, казался для них попутным. Ферон ободрял Каллирою, стараясь ее обмануть всякими вымыслами, но случившееся с ней она понимала и чувствовала, что спасена она для других. Однако она делала вид, будто ничего она не замечает и верит: она боялась, как бы они ее не убили, если бы стала она высказывать им недовольство. Объявив, что она не переносит моря, и накрывшись с головой платком, стала так говорить про себя она, плача: «В этом самом море разбито было тобою, отец, триста афинских кораблей, а дочь твою малый похитил челн, и никакой мне помощи ты не оказываешь. В чужую землю увозят меня, и мне, свободной, предстоит обратиться в рабыню. Хозяином дочери Гермократа окажется, чего доброго, кто-нибудь из афинян, который купит ее для себя на рынке. Насколько лучше было бы мне лежать мертвой в могиле. Все же тогда находился бы со мной заботящийся обо мне Херей, а теперь разлучены мы с ним и в жизни, и в смерти». Так скорбела она, а разбойники плыли дальше, минуя малые острова и мелкие города. Был ведь не на бедняков рассчитан их груз: искали они людей богатых. Якорь бросили они напротив Аттики, у морской косы, близ которой находился изобиловавший чистой водой источник и расстилался красивый луг. Проводив Каллирою сюда, они, в заботе о сохранении ее красоты, предложили ей помыться и отдохнуть после морского путешествия. Наедине же с собой начали они совещаться друг с другом о том, куда им направить отсюда путь.

— Близко от нас Афины, большой и богатый город, — сказал один из разбойников, — там найдем мы кучу купцов, кучу людей богатых. Сколько народу на рынке, столько же в Афинах узреть можно городов![39]

Все, понятно, стояли за то, чтобы плыть в Афины. Но Ферон опасался афинской пронырливости:

— Или одни только вы ничего не слышали о склонности афинян к сплетням? Болтлив афинский народ и обожает судбища! В гавани тысячи сикофантов[40] начнут допытываться у нас, кто мы такие и откуда везем этот груз, и у негодяев возникнут скверные подозрения. А там сейчас же Ареопаг[41] и архонты[42] ужаснее всяких тиранов. Афинян должны мы бояться сильнее, чем сиракузян. Иония — вот удобное для нас место: там и приток царских богатств