Повесть о Морфи - страница 4
– Прекратить! – рявкнул хриплый бас.
Ирландец опустил руки, негр упал, словно одни лишь удары удерживали его на ногах.
– Опять бесчинство, Донован? – проворчал полисмен. – На этот раз тебе придется пойти со мной.
Заплаканная пожилая негритянка в красном фартуке захлопотала над лежащим. Она брызгала водой из жестяной кружки, тщетно пытаясь всунуть ее край в губы избитого.
– Вставай, парень! – гаркнул полисмен. – Вставай, идем с нами. Пошли, Донован…
Негр встал и, шатаясь, пошел за полисменом. У ворот долговязый мужчина с трубкой в зубах остановил их.
– Бросьте, Тим. Из-за негра… стоит ли? Право, бросьте…
– Это не в первый раз, Джэк, – нахмурясь, ответил долговязому полицейский. – Мистер Донован – первый скандалист в околотке, я давно хотел познакомить его поближе с судьей Морфи. Шагайте, Донован, и ты, парень…
Процессия продолжала путь. Усмехнувшись, Аллисон поднял лошадь в легкий галоп. Надо было спешить, чтобы не опоздать к обеду.
В камере судьи Алонзо Морфи синел уютный полумрак.
Соломенные циновки на окнах были спущены до самого низа, и свирепые лучи не проникали в комнату. Войдя в нее с яркого света, можно было подумать, что в ней темно, но, как только глаза привыкали, становилось понятным, что горбатый клерк в углу, за высокой конторкой, скрипит пером, не требуя лампы. В расстегнутом жилете, без должностного своего парика судья Морфи сидел за столом, задумчиво глядя на шкаф, в котором поблескивали золоченые корешки юридической премудрости.
Пахло в камере, как и во всех канцеляриях мира, чернилами, сукном, бумажной пылью и еще чем-то неуловимо противным. Рослый полисмен с каменной неподвижностью сидел у дверей.
Сквозь окно из находившейся во мраке кутузки неслась бесшабашная песня какого-то пьяницы. Но судья ее не слышал.
Доброе круглое лицо его было немного грустно. На столе перед судьей лежал переплетенный в свиную кожу томик Светония «Жизнеописание двенадцати цезарей». Судья любил классиков нежной любовью, но сегодня мысли его были далеко.
Потомок старинной и знатной креольской семьи испано-ирландского происхождения, судья Алонзо прожил всю свою жизнь в южных штатах – Луизиане и Южной Каролине. Его дед, капитан Майкл Мэрфи, ирландец на испанской службе, переселился из Севильи в Новый Свет, в город Чарльзтоун в Южной Каролине. Фамилия Мэрфи никак не поддавалась испанскому произношению и вскоре превратилась в «Морфи».
Сын Майкла, дон Диэго, был генеральным консулом испанской короны во всех южноамериканских штатах. В доме судьи и сейчас висела на стене в дубовой раме жалованная грамота, сделавшая дона Диэго испанским консулом на юге Соединенных Штатов. Она была датирована 1795 годом и подписана доном Хозе Хауденес, премьер-министром испанской короны.
«…Через несколько месяцев, – думал судья, – мне исполнится пятьдесят лет. Пятьдесят лет! А сделано так мало, так непозволительно мало… Жизнь прожита, а каковы ее итоги? Что ж, пожалуй, они не так уж плохи. Я выбран членом верховного суда штата Луизиана еще десять лет назад. Я мог бы заседать не в камере городского суда, а в пышном трибунале с часовыми у дверей. Но именно этого-то я и не хочу! Я люблю свою камеру и знаю, что принесу здесь гораздо больше пользы своему народу и своей стране… А дети? Дети – это тоже итог, но подводить его еще рано. Старшая дочь замужем, судьба ее определена. Правда, этот Джон Сибрандт…»
Судья поморщился и сердито отодвинул Светония. Даже себе самому он неохотно признавался в том, что терпеть не может своего энергичного и делового зятя.
«…Эллен – совсем еще малышка. Эдуард – хороший мальчик, спокойный и разумный, с хорошим будущим. А Пол…» Пол всегда тревожил отцовское сердце судьи. В одиннадцать лет характер должен постепенно обрисовываться, а что он видит у Пола? Огромные способности ко всему, почти невероятную память. Но у него часты внезапные вспышки.
Грубые голоса послышались на крыльце. Судья встрепенулся, и выражение его лица привычно стало деловито-строгим.
Он быстро надел висевший рядом напудренный парик и застегнул жилет на все пуговицы.
Дверь распахнулась. Вслед за синим мундиром полисмена ввалилась процессия, успевшая пополниться в пути свидетелями и любопытными.