Повесть о спортивном журналисте - страница 15

стр.

Флаги, олимпийские кольца украшали все фасады, входы, балконы. Огромные, неуклюжие белые в черных шляпах снеговики бродили по улицам на радость детям и фотолюбителям.

Любители марок осаждали почтовые киоски, любители значков образовывали в людских потоках свои бурные водовороты, любители поспорить — свои.

...Разминая ноги, журналисты вылезли из автобуса и направились в «Медитеранеен клуб», фешенебельный развлекательно-ресторанный комплекс, превращенный на время Игр в пресс-центр. На этот раз они приехали втроем: Луговой, Коротков из молодежной газеты и Твирбутас из литовской спортивной.

Коротков и Твирбутас жили в одном номере, очень дружили, но во всем были противоположны. Коротков выглядел мальчишкой. Маленький, взъерошенный, восторженный (он впервые оказался на крупнейших международных соревнованиях, да еще за рубежом), суетливый, он, вернувшись в отель, немедленно садился писать свой репортаж. Писал очень быстро, размахивая руками, вслух перечитывал особенно удачные, по его мнению, места. Ронял бутерброд, который ел не отрываясь от работы, рассеянно поднимал его с пола и вновь запихивал в рот.

Ночью долго ждал вызова. В отеле, маленьком и скромном, была лишь одна телефонная кабина, куда из холла громко, на все три этажа, приглашал вызываемого ночной портье. Портье задарили таким количеством водки, что он в течение всех Игр ходил качаясь, плакал от умиления при каждом выигрыше советских спортсменов и почти научился говорить по-русски, хотя и не совсем салонным языком.

Короткое в ожидании вызова засыпал в кресле, его будил звонок. Теряя и путая листки, он' мчался в кабину и там, усиленно жестикулируя, истошным голосом вопил в трубку свой репортаж, хотя слышимость была отличная.

Тем временем ночной портье просыпался, выходил на лестничную площадку и на весь дом начинал звать: «Гер Коррротков!» — пока не обнаруживал, что тот давно в кабине.

Репортажи Короткова нравились читателям. Они были свежими, необычными. Не изобиловали цифрами, зато с их страниц вставали люди, накал борьбы, дыхание больших стартов.

Иным был Твирбутас. Большой, толстый, румяный, всегда спокойный и неторопливый, он никогда не суетился и все успевал.

Вернувшись с соревнований, он плотно ужинал домашними колбасами, копчениями, консервами, которых привез целый чемодан, и укладывался спать. Храп его сотрясал весь отель.

Когда он работал — оставалось тайной, но ровно в семь часов утра, чисто выбритый, свежий, пахнущий одеколоном, обильно позавтракавший все той же снедью и заготовленным в термосе кофе, он подходил к кабине, и в ту же секунду в ней звенел звонок— Вильнюс вызывал своего корреспондента. Этот почти телепатический сеанс каждый раз приводил в изумление ночного портье: небритый, с опухшим лицом и мутными глазами после очередной вечерней дегустации «русска водка», он застывал раскрыв рот и недоверчиво переводил взгляд с кабины на Твирбутаса, невозмутимо входившего в нее.

Твирбутас солидно и неторопливо усаживался и почти шепотом бесконечно долго диктовал свой отчет на литовском языке. Единственное, что удавалось понять, это множество имен и цифр. Порой он повторял отчет в разных вариантах по нескольку раз — он был единственным журналистом от республики и передавал свои материалы полдюжины газет.

Ни в одном вопросе, ни в одном прогнозе Коротков и Твирбутас не имели одинакового мнения. Коротков, размахивая руками и подпрыгивая, как молодой петушок, азартно доказывал свое, используя в качестве оружия в споре скорее эмоции, нежели мало-мальски серьезные аргументы, а Твирбутас, подобно геликону, вступающему в партию с рожком, редко, но солидно гудел, подавляя соперника неотразимыми доводами — зимний спорт он знал до тонкостей, и после каждой фразы вопрошал: «Ну, а что теперь скажете?» Во время спора он переходил с Коротковым на «вы».

Вот с этими двумя своими коллегами приехал сегодня в Зеефельде Луговой.

Коротков, выскочив из автобуса, стремительно бросился к постовому полицейскому и, вынув из кармана горсть значков, принялся горячо объяснять ему что-то на невообразимом немецком языке. Полицейский без конца кивал головой, повторяя «гут, гут», и, раскрыв маленькую коробку, в свою очередь, доставал оттуда толстыми пальцами какие-то коллекционные драгоценности. Они с первого дня установили с Коротковым контакт и успешно вели обмен.