Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - страница 5

— Оно верно, — кивнул Серафим. — Мне помогать станешь. По дому, по хозяйству.

— Тошно мне здесь, батюшка. Вина на мне за родителей.

— Нет, — вздохнул Серафим. — Ибо сказано: и волос с головы человеческой не упадет без воли моей… Так бог решил, Коля, и грешно тебе, человеку, быть больше бога.

В горницу вошел Арсений, прислушался, теребя пуговицу на сюртуке, вмешался в разговор:

— Уехать тебе надо, вот что я скажу.

— Куда? — спросил Серафим.

— В Петербург, — сказал Арсений.

Коля вопросительно посмотрел на него, недоверчиво улыбнулся:

— В Петербург? Мне? Не-е…

— Почему «не-е»? — весело передразнил Арсений. — Ты мне нравишься, товарищами будем!

— Гусь свинье не товарищ, — вспомнил Коля поговорку.

— Кто же из нас кто? — усмехнулся Арсений.

Отец Серафим замахал руками, запричитал:

— Не туда разговор, не туда, милейшие, надо по сути говорить в корень, в корень, дражайшие, заглядывать! Что Коля у вас делать станет? Чему учиться?

— Для начала — поживет, осмотрится. Потом возьму его в долю. Дело у меня в Питере.

— Какое? — спросил Коля.

— Особое, — усмехнулся Арсений. — Я же тебе говорил. Как, батюшка? Отпустите Колю?

Коля заплакал, уткнулся священнику в плечо:

— Не гоните меня. Сам не знаю, чего хочу. Мутно в голове, темно…

Арсений и священник переглянулись.

Серафим сказал:

— Оборони бог, Коленька. Живи, сколько хочешь, я тебя не гоню. Вижу, хотя и дорогой ценой, но почувствовал ты бога, и я этому искренне рад. Ну какая у тебя судьба в деревне? А там — столица.

Коля утер мокрое лицо рукавом:

— Думаете, так лучше будет? Верю я вам, батюшка.

— Лучше, Коля, — серьезно сказал Серафим. — Сам посуди: здесь у тебя — пепелище, там… Может, судьба твоя там?

Утром Анисим Оглобля подогнал к крыльцу Серафимова дома телегу, постучал кнутовищем в ставень:

— Здесь мы, батюшка.

Вышел Коля, бросил на мерзлую солому узелок с пожитками, перекрестился, подошел под благословение.

— Плыви в море житейское, отрок, — сказал Серафим. — И помни: отныне Арсений Александрович — твой отец и благодетель. Слушайся его во всем. Даже если удивишься чему — все равно слушайся, ибо отныне судьбы ваши неразделимы.

— Хорошо сказано, — с чувством вздохнул Арсений. — Трогай, — кивнул он Оглобле.

Коля долго смотрел назад — до тех пор, пока добротный попов дом и четырехскатная крыша не скрылись за поворотом дороги.

— Уезжаешь, значит? — вдруг сказал Анисим. — Такие дела…

— Такие, — согласился Коля.

— В городе плохо, — продолжал Анисим. — В стенку пальцем ткнешь — под потолком полыхнет. Електричество называется. Непонятно это русскому человеку. И ни к чему.

— Электричество — признак прогресса, — объяснил Арсений.

Он достал массивный золотой портсигар с монограммой и множеством наглухо припаянных к крышке значков, бросил в угол рта папироску, предложил Коле и Анисиму.

— Благодарствуйте, — отказался Анисим. — Мы нутро должны беречь. Без нутра — какой кулачный боец? А тебе, Николай, так скажу! В городе нашему брату погибель. Жил бы себе, дрались бы, как всегда, чего тебе не хватало?

— Человек должен стремиться к счастью, как птица к полету! — изрек Арсений, и Анисим посмотрел на него с уважением.

— Умен ты, вша тя заешь! Мне бы такую грамоту.

— И что тогда? — поинтересовался Арсений.

— На кой ляд вам Николай? — в свою очередь спросил Анисим. — Я вот голову сломал: чего он у вас делать станет?

— О-о, — улыбнулся Арсений. — Колю ждет большой сюрприз.

— Большой… чего? — удивился Анисим. — Это чего же будет?

— Хорошо это будет, — мечтательно сказал Арсений. — Мы с Колей таких дел понаделаем… таких дел…

— Меня возьмите, — вдруг с тоской сказал Анисим.

— Тебя? — Арсений с недоумением посмотрел на Анисима. — Видишь ли, братец. В нашем деле внешность нужна. А у тебя, извини, черт на морде шабашил. Уж не взыщи.

Потом был вокзал — маленький, кирпичный, в один этаж, с порыжевший от старости и табачного дыма пальмой в главном зале, пьяным кондуктором на перроне и беспросветной толпой с мешками за спинами, в руках, на головах.

Начинался голод. Огромные массы людей колесили по всей России в поисках доли, и теперь Коля тоже стал одним из тех, кого война и революция стронули с насиженного места и безжалостно швырнули, маня призрачной надеждой рано или поздно обрести долгожданный кусок хлеба.