Повести и рассказы - страница 27

— При чем тут мой отец? Большинство людей на фабрике поддерживают его. Он настоящий революционер. С тем, кто посмеет его тронуть, я сама разделаюсь! Выдрать мне косы? Пусть попробуют!

— Тогда почему же? — тихо спросила Ду Инъин, увидев, что Бай Хуэй разгорячилась, и боясь задеть ее резким тоном.

— Не знаю. — Бай Хуэй по-прежнему смотрела в замерзшее окно.

— Ну, Бай Хуэй, почему ты не хочешь мне сказать?

— Я действительно не знаю…

У нее как будто и вправду была какая-то неясная, неосознанная причина. Ду Инъин смутилась.

— Инъин, как ты думаешь, кто наши враги? — строго спросила Бай Хуэй.

— Как же ты до сих пор не поняла? Контрреволюционеры!

— А учителя все контрреволюционеры?

— Конечно, не все.

— А мы их всех разогнали!

— Ну и что тут плохого? — не задумываясь, спросила в ответ Ду Инъин.

— Мы должны считать их врагами или только товарищами, совершившими ошибки?

— Ах, Бай Хуэй, вечно у тебя сложность на пустом месте! Что тут думать! Когда начинается революция, тут уже некогда разбираться!

— Неправильно! Председатель Мао говорит, что главный вопрос революции — определить границу между врагами и друзьями… А еще он говорит: «Надо бороться словом, не надо бороться оружием»; а мы что делаем?

— Но разве можно церемониться в классовой борьбе? Революция — не званый обед, тут все средства хороши. Так почему бы и не применить оружие?

— Ты не права! — резко возразила Бай Хуэй. — Хорошенько почитай произведения классиков и увидишь, что ты не права!

Только сейчас Ду Инъин заметила, что на столике рядом с кроватью Бай Хуэй лежит стопка книг. Она подошла и проглядела: избранные произведения Маркса и Энгельса, книги Ленина и Мао Цзэдуна, история партии, несколько брошюр о диалектическом материализме, были и литературные произведения. Она наугад выхватила одно из них, очень старую книжку, на ее истрепанной обложке едва можно было разобрать заголовок: «Любовь к жизни». У нижнего края обложки четким почерком Бай Хуэй было написано: «Обратить внимание: это не вредная книга, а книга, которую любил Ленин». На столике лежал также дневник, и раскрытая страница его была густо исписана маленькими иероглифами. Ду Инъин без интереса положила книги обратно и шутливо сказала:

— Да ты прямо ученая! Никак статью собралась писать? Я гляжу, ты хочешь создать свой собственный штаб, выдвинуть свою точку зрения. Я угадала?

— Нет, я для этого не гожусь, — потупилась Бай Хуэй. — Я преступница…

— Да что с тобой? Вот чудачка! Что ты тут городишь про свои преступления? Совсем спятила!

Бай Хуэй промолчала, но Ду Инъин не терпелось узнать, в чем тут дело, и Бай Хуэй в конце концов открылась ей. Не потому, что Ду Инъин слишком уж настойчиво допытывалась. Просто в тот момент ей больше не с кем было поговорить.

— Тогда я ничего не чувствовала, кроме гнева, не думала о том, что, если бить по-настоящему, можно покалечить человека. Я…

Ду Инъин стало не по себе. Но она видела, что на плечах Бай Хуэй словно лежит огромный камень и ей не под силу нести его. Чтобы успокоить Бай Хуэй, она сказала:

— Что ж плохого в том, что ты ударила врага? Когда Хэ Цзяньго допрашивал стоявших у власти, тоже не обходилось без крепкого тумака. Если их не бить, то разве они признаются?

— Нет, мне кажется, я убила ту женщину! — сказала Бай Хуэй, страдальчески закрыв глаза. Лицо ее стало пепельно-серым.

Ду Инъин поглядела на Бай Хуэй, и ее круглые глаза вспыхнули, точно ее озарила какая-то важная мысль.

— Бай Хуэй, а та женщина, которую ты побила, была из какой школы?

— Понятия не имею. В тот день было общее собрание более десяти школ, как я могу знать, откуда она была?

— Как же ты потом не поинтересовалась?

Бай Хуэй не ответила. А причина тому была одна: вдруг новости окажутся слишком плохими, даже непереносимыми для нее?

— А после того, как вы ее побили, куда ее отнесли?

— В сад, а что?

На губах у Ду Инъин появилась загадочная улыбка, она сказала:

— Подожди-ка. Скажи мне, а какого роста была та женщина?

Бай Хуэй тут же принялась рассказывать:

— Волосы короткие, с проседью, среднего роста, полная. Большие черные глаза, смуглокожая, довольно большой рот. — Стоило ей закрыть глаза, и облик учительницы сразу вставал перед ней.