Повести и рассказы писателей ГДР. Том II - страница 16

стр.

— Прежде чем советовать, — сказал я, нужно больше знать. Расскажи-ка мне все с самого начала.

И Эва стала рассказывать. Я видел, что ей нужно излить душу, поделиться своими надеждами и сомнениями, радостями и разочарованиями.


Ее чувство зародилось вскоре после того, как Рандольф начал работать в их школе. У Рандольфа оно возникло, если вообще возникло, значительно позднее. Вначале ему пришлось нелегко на новом месте, но постепенно его отношения с коллегами улучшились. На Эву сразу произвела впечатление его уверенная манера держаться, а когда ей показалось, что и он подвержен настроениям и чувствам, она поняла, что любит его. Разумеется, она не призналась ему в этом, но была уверена, что он все понимает. Он был к ней очень внимателен, часто садился за ее столик в столовой, беседовал с ней в промежутках между уроками, а однажды после родительского собрания они просидели несколько часов вдвоем в кафе.

Эва рассказывала не по порядку. Она то описывала свои настроения, то возвращалась к своим впечатлениям и наблюдениям, то углублялась в предположения и подозрения. В комнате уже почти стемнело, когда она кончила свой рассказ.

— Эва, — сказал я после долгого молчания, — мне думается, ты ждешь от меня не пустых утешений, а объективного суждения. И поэтому должен, к сожалению, сказать тебе — нет мужчины, который бы любил и за год не нашел случая признаться в своей любви.

Эва долго говорила, пытаясь возражать. Ей казалось, что от долгой разлуки во время каникул страдала не только она, но и он, что он счастлив, когда начинаются занятия. Она думает, что он, безусловно, отвечает на ее любовь, но, во-первых, работа не оставляет ему времени, а во-вторых, он опасается, что связь с ней может повредить его репутации среди коллег. Деликатный и робкий от природы, он якобы не решается ей это сказать.

Мы долго молчали и курили. Эва нервно ковыряла карандашом в пепельнице.

— А ты сама-то во все, что сказала, веришь? — спросил я.

Я понимал, что никакие мои слова не заставят ее отказаться от этой любви. Но я мог избавить ее от разочарования или по крайней мере подготовить к нему, сделать его не таким мучительным.

— На тебя производит впечатление его уверенность.

А разговоры с ним волнуют. Но о чем он с тобой говорит? О политике и о школьных делах, о том, что он хорошо знает. Он любит слушать себя, а ты терпеливая и благодарная слушательница. Это льстит его тщеславию. В твоем восхищенном взоре он видит только отражение собственного величия.

И тут я в испуге замолчал, увидев, как судорожно задрожала ее нижняя губа, а по щекам потекли крупные слезы. Я поднялся и зашагал по комнате. Не выношу, когда женщины плачут, а видеть плачущей Эву, которую я знал совсем другой, мне было особенно больно.

— Так чего же ты плачешь? — удивился я. — Ты же хотела знать мое объективное мнение. Ты, на мой взгляд, не права и ведешь себя неразумно.

Опа молчала, а я продолжал шагать в полутемной комнате от двери к окну между столом и комодом и обратно. Мне было неловко, я знал, что мои пустые слова нисколько не объективны, что я не прав, что, по сути, меня не устраивает, что она влюблена в человека, так не похожего на меня.

— Прости, Вольфганг, дело не в твоем мнении, а в твоем тоне, таком холодном, полном такой ненависти, совсем как у моей матери. Меня это убивает. Ты знаешь, раньше я никогда не плакала.

— Вот именно! А о ненависти и речи быть не может, я сужу трезво. Если твоя мать судит так же, меня это только радует.

— Нет, в ее словах, когда она говорит о Рандольфе, звучит именно ненависть.

— Стало быть, она тоже против него?

— В том-то и дело.

— И она права, Эва. Даже если бы он любил тебя, он будет тебе плохим мужем. А если ты готова пожертвовать собой ради него…

— Раз ты так говоришь, значит, — прервала она меня, — значит, ты вообще ничего не понял. Не будем больше говорить об этом!

Сейчас мне ясно, что я просто не желал понять, как важно для нее и то и другое: и ее любовь, и ее точка зрения на роль женщины. Из лености и досады, что она любит человека, мне неприятного, я не обратил внимания на отчаяние Эвы и постарался перевести разговор на более приятные темы, без сложных проблем. Но мне это не удалось.