Повествования разных времен - страница 13
— Вам-то что? — с неожиданной досадой сказал Гуртовой. — Вон дядя Милитей отец, а молчит.
— Так ведь на свадьбе погулять охота! — воскликнул Ивовий. — А вдруг не дождусь, не доживу?
— Будет зявать! — мрачно и трезво оборвал Милитей, аккуратно наполняя граненые стаканы. — Держим?
— Держим!
— А ты не кряхти, когда пьешь. У нас кряхтеть не полагатса.
Гуртовой закусил, вытер выстиранным в Реке платком губы, поднялся из-за стола, поблагодарил, покинул двор. Прошел по улице, в темном закутке за старым амбаром отыскал Граню, взял за плечи — вырываться не стала. Молча целовал ее. Привычно, как перед тем многих прочих…
Граня уткнулась доверчиво в китель, прихватила зубами пуговицу и — не разжимая зубов, едва слышно:
— Ты не такой, как другие… Я таких не встречала… Хорошо тебе со мной?
И такое Гуртовому не однажды слыхать приходилось. Сговорились они все, что ли, одни и те же слова произносить?
После он приходил к ней и в будни, после работы. А вскоре Граня сама уж прибегала к нему, поближе к лагерю. Они встречались у знакомого серебристого тополя, садились на самом краю обрыва, смотрели на воду.
— Гляди, Шурик! — говорила Граня. — Звезды в реке плавают.
Гуртовой с удовольствием обнимал ее.
Было время, любил и он смотреть на звезды. И представлять себе, как где-то — через миллионы столетий пути — в неведомой галактике тоже живут существа, похожие на людей. Порой он даже мечтал. Мечтал, чтобы они — наверняка более развитые и разумные — поскорее посетили бы нашу планету, вправили бы мозги непутевым землянам… Думал и о том, есть ли предел вселенной, а если есть, то что же за этим пределом… И куда бы ни забрасывала его судьба, отыскивал в местных библиотеках все, что удавалось отыскать по астрономии, читал и даже конспектировал. Но в какой-то момент охладел к небесным проблемам и, поступая в вуз, решил избрать себе профессию к земле поближе. Теперь осталось закончить практику, написать и защитить диплом, а там — не исключена аспирантура, есть такая перспектива…
— Что шумит? — вскидывалась Граня. — Пароход скачет?
Здесь — видно, с давних времен монополии коня — обо всех видах передвижения, кроме пешего, говорили «скачет». Пароход — «скачет», автомашина — «скачет», самолет — и то «скачет»…
— Гляди, — некстати же хотелось ей болтать! — Вон огонек на мачте, все ближе, ближе… Впереди парохода вода как зеркало, а позади взбаламученная вся. Как я… Растрепал ты меня всю…
Пароход проходил. А Река долго еще не могла успокоиться, улечься поудобнее, все расшибала да расшибала волну о берег.
— Гляди, Шурик! Волны какие. Рождаются и умирают, рождаются и умирают. Слушай, как Река дышит. Все ровнее, ровнее…
— Где вычитала такое?
— Нигде. Я не люблю читать, — призналась она просто. — Я больше слушать люблю. Ты поначалу так интересно рассказывал… Надоела я тебе?
Он тут же принялся заверять ее и доказывать, что нет, не надоела нисколько. Душой при этом не кривил.
Однажды утром Семафорыч объявил, что в степь они на сей раз не поедут, землю копать не будут, а спустятся на бударе километров десять по течению и там обследуют пойменный лес. Где, по некоторым сведениям и признакам, должен быть очаг тополевой пяденицы — невзрачной бабочки, гусеницы которой могут в дальнейшем, перейдя на гослесополосу, сожрать всю листву неокрепших саженцев.
Гуртовой подумал, что полезно будет отметить этот момент в дипломной работе, придав ей, таким образом, еще большую актуальность и многогранность. Произнеся мысленно слово «многогранность», он по созвучию тотчас вспомнил о Гране. И с некоторым удивлением отметил, что прежде к подобным ассоциациям склонен не был.
— Обратно супротив течения придется, — вздохнул озабоченно Ласточкин, предпочитавший мотор и колеса.
— Будем грести попеременно, — утешил его начальник. — Нас четверо крепких мужчин, проблемы не вижу.
— Не боись, совладам! — добавил Донат, щегольнув любимой приговоркой здешнего казачества, не раз слышанной им от дяди Милитея. Тем паче, что и в своем казачьем происхождении сомневаться не желал.
Ветра в то утро не было, Река не волновалась. Будара легко шла вниз по спокойной воде. Солнце, едва взойдя, палило без жалости — скинули рубахи, покрыли головы, кто чем: Ласточкин и Гуртовой — фуражками военной поры, Донат — кепчонкой, а Семафорыч смастерил себе тюбетейку из носового платка, завязав узлами все четыре конца. Играла под ними рыба, резвились над ними стрижи да щурки, а в самой вышине сопровождал их сокол-чеглок, то замирая на месте и быстро-быстро трепеща крыльями, то ныряя к вершинам прибрежных деревьев. Кое-где правый берег, подмытый бессчетными волнами, оползал, обваливался, скидывая в воду деревья, кусты и травы. У одного такого оползня приметили выводок игравших под солнышком забавных лисят, тихо подплыли поближе — те хоть бы что. Самой лисы не увидели: затаилась где-то рядом. Чуть подальше, за крутым поворотом спугнули барсука, спустившегося к воде напиться.