Повествования разных времен - страница 26
И опять перед глазами такое, что дышать нечем. И нет, не придумали еще такого лекарства — остановить эту му́ку.
За какие грехи? Чем провинился он? Перед кем и в чем повинен?
А кто сказал, будто нет лекарства? Есть оно, есть! И рецепта не требуется…
Дальше — что? Дальше — мрак и мерзость. И — ничего другого…
— Не жила с пьяницей, — сказала Граня после, — и жить не стану.
И ушла к той старой учительнице, у которой прежде обитала.
Неделю оставался Донат один. На заводе ему задним числом и на несколько дней вперед отгулы оформили, за предпраздничные ночные дежурства (ради отгулов сам и напрашивался). С каждым днем все больше тянуло смирить гордыню, пойти в знакомый дом, где живет та старушка, где с нею снова Граня. Прийти и сказать: «Прости ты меня, Христа ради! Прости дурака, если можешь! Не прикоснусь больше к тому лекарству, никогда не прикоснусь!»
На девятый день переборол он себя, смирил. Встретил жену у ее проходной.
Они пошли рядом молча, не прикасаясь друг к другу. Со всех сторон — позади, впереди, справа и слева — шли люди, преимущественно женщины, шла отработавшая смена. Шли кучно, никуда не деться. Не мог Донат в тесноте людской сказать то, что просилось. И не знал, куда сейчас свернет Граня — к ним, домой, или к той старушке.
Может, услыхала она, как задержал Донат свое дыхание? Свернула к их дому. И ничего уже не надо было притихшему Донату, только бы шла вот так рядом, только бы…
— Только бы видеть тебя!.. Когда прихожу… Когда ты приходишь…
Этого он не удержал в себе, сказал, когда вошли в комнату. И ничего больше не смог сказать. Потому что она кинулась к нему, прикипела. И, оба измаявшиеся, они неведомо как долго стояли, обнявшись, молча плакали оба и не убирали слез. Кого им тут было стыдиться? Никого, кроме них двоих, тут не было…
Несчастнейшие те двое, которым в нелегкую годину негде и никак невозможно только вдвоем остаться, без кого бы то ни было еще. Не всем дано понять это.
Так вот и жили они вдвоем, Донат и Граня, без кого бы то ни было еще.
Милитея схоронили: угорел в бане. Дали телеграмму в воинскую часть — чтобы сына к отцу на три дня отпустили. Положили старого казака рядышком с его женой, чтобы никогда им больше не разлучаться. Донат выпрямил давний покосившийся крест, покрасил белилами. На поминках дядя Ивовий разрыдался до того безутешно — насилу остановили. За Граню опасались: все кругом в слезах, а она — будто каменная. Зато после прорвало ее, как Реку в половодье, и не на один день, не на одну ночь…
А жизнь продолжалась. Не для всех — только для оставшихся. Только всегда ли оставшиеся помнят об ушедших? Всегда ли спрашивают их, когда спросить больше некого?
Временами, когда кто-нибудь из двоих, чаще — Донат, не успев удержать злых коней-невидимок, не сумев обойти обрывок ржавой проволоки с колючками, вспоминал все же Гуртового, — негромко ссорились. И тогда Донат снова принимался за свое лекарство, а она опять уходила от него. После мирились, в который раз. И слава богу, детей при том покамест не было. А может, и не слава богу?..
В конце концов, чтобы не мучить больше друг дружку, покинули Город, комнату вернули фабрике, разъехались по разным станицам, по возможности не близко расположенным. Затем Донат обратно воротился в Город, где вновь пристроился и со временем даже жилье себе исхлопотал. После чего принялся время от времени писать ей, звать к себе. В письмах все обещал да зарекался.
Его угловато-сутулую фигуру все чаще видели на пристани Города. Появлялся он под вечер, после рабочего дня. Подходил к допоздна не закрывавшейся буфетной стойке, наскоро отправлял в кадыкастую глотку стакан дешевого вина и уходил к самому дальнему кнехту. Садился на него, подпирал небритую щеку костлявым промасленным кулаком и подолгу глядел порозовевшими глазами на Реку, на другой ее берег, на увязавшее в дальних плавнях распаренное солнце.
Милиция не трогала его, были бы все такие смирные. Знали о нем, что звать Донатом, что к речному делу никакого отношения он не имеет, а работает слесарем на одном из новых заводов Города и проживает в недавно выстроенном при этом заводе поселке. Один раз для порядку спросили у него документы — все оказалось при нем: заводской пропуск, паспорт с пропиской и военный билет.