Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины - страница 16

стр.

Любопытно, что те самые люди, которые еще недавно открыто возражали Екатерине, не стеснялись обнаруживать перед Павлом откровенный страх. Показательна история с Державиным. М. А. Дмитриев сообщал, что поэту было поручено рассмотреть бумаги одного банкира, скорее всего, барона Ричарда Сутерланда, ведшего дела с Кабинетом. Державин зачитывал государыне счета и дошел до долга банкиру одного не слишком любимого ею вельможи, вероятно А. Р. Воронцова. «Вот как мотает!» — возмутилась императрица. Державин заметил, что князь Потемкин занимал еще больше и указал по счетам, какие суммы. Некоторое время разбор бумаг шел мирно, пока дело вновь не коснулось нелюбимого вельможи. «Вот опять, — сказала Екатерина. — Мудрено ли после этого сделаться банкротом!» Державин почел долгом сообщить, что Зубов занял еще больше. Императрица вышла из терпения и пригласила из соседней комнаты В. С. Попова. «Сядьте тут, Василий Степанович, — попросила она. — Этот господин, мне кажется, меня прибить хочет». Горячность поэта действительно была известна.

Однако при общении с Павлом она улетучилась в мгновение ока. Новому императору было угодно назначить Гаврилу Романовича своим докладчиком. Педантичный поэт захотел получить инструкцию новой должности. Дважды он обращался к государю с просьбой о ней, наконец надоел ему, и Павел гаркнул на старого сановника: «Вон!» Несостоявшийся докладчик побежал из кабинета, а император с криком и бранью пустился вслед за ним[36].

Поневоле на память приходят нелицеприятные слова адмирала П. В. Чичагова о вельможах времен его молодости: «Сколько я знавал из этих высокомерных дворян, которые при Екатерине ничем не были довольны, считали себя недостаточно свободными, то и дело роптали на правительство, а при Павле — только дрожали. То надменные и дерзкие, то подлые и трусливые, они были всегда невежественны и раболепны»[37].

Возможно, возвращение во времена блаженной памяти Елизаветы Петровны психологически очень устраивало самого Павла. Но оно не могло устроить общество, неготовое выкинуть из своего развития целых четыре десятилетия реформ и культурного продвижения вперед. За время царствования Екатерины II поднялось новое поколение, воспитанное на уважении к правам, закрепленным Жалованной грамотой дворянству 1785 года. Оно совершенно иначе, чем отцы, реагировало на попытки государя подменять закон своей волей. Права личности и частная жизнь сделались ценностями, посягательства на которые воспринимались очень болезненно.

Достаточно ознакомиться с эпистолярными источниками последних лет XVIII века, чтобы убедиться в этом. «Трудно описать Вам, в каком вечном страхе мы живем, — жаловался другу граф В. П. Кочубей. — Боишься своей собственной тени. Все дрожат, так как доносы следуют за доносами, и им верят, не справляясь, насколько они соответствуют действительности. Все тюрьмы переполнены заключенными. Какой-то ужасный кошмар душит всех. Об удовольствиях никто и не помышляет… Тот, кто получает какую-нибудь должность, не рассчитывает оставаться на ней больше трех или четырех дней… Теперь появилось распоряжение, чтобы всякая корреспонденция шла только через почту. Отправлять письма через курьеров, слуг или оказией воспрещается. Император думает, что каждый почтмейстер может вскрыть и прочесть любое письмо. Хотят раскрыть заговор, но ничего подобного не существует. Ради бога, обращайте внимание на все, что Вы пишете. Я не сохраняю писем, я их жгу… Нужно бояться, что доверенные лица, на головы которых обрушиваются самые жестокие кары, готовятся к какому-нибудь отчаянному шагу… Для меня, как и для всех других, заготовлена на всякий случай карета, чтобы при первом же сигнале можно было бежать»[38].

«Доверенные лица» из письма Кочубея — это как раз и есть придворные, ближний круг, терроризируемые непредсказуемым поведением императора. «Благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами, существует только неограниченная власть, которая все творит шиворот-навыворот»[39], — признавался в письме к своему старому воспитателю Фредерику Лагарпу цесаревич Александр Павлович.