Повседневная жизнь Фрейда и его пациентов - страница 9

и доверяющий россказням дам, страдающих заболеваниями матки, претендовал на то, чтобы его изыскания признали научными. «Ну и пошли они все к черту!» – отреагировал про себя отвергнутый учеными мужами доктор, а позже выплеснул свою обиду на них в письме берлинскому другу Вильгельму Флиссу. С тех пор, подобно Робинзону Крузо, Зигмунд Фрейд начал приспосабливаться к жизни на своем уединенном острове, будучи уверенным в том, что свой дух бунтарства и свою страсть он унаследовал от далеких предков-евреев, защищавших свой Иерусалимский храм. Он не сомневался в том, что у него характер конкистадора, первопроходца. В глубине души он был убежден в своей принадлежности к тому разряду людей, которые способны нарушить покой мира. При этом Фрейд жаждал славы не писателя, а ученого, ориентирующегося на здравый смысл, истину и научную традицию. Несмотря на то, что всю жизнь он преклонялся перед теми, кто подобно Гете и Леонардо да Винчи умело сопрягал в своем творчестве искусство и науку, сам всегда подчинял свои поэтические прозрения научной взыскательности. Излагая на бумаге истории болезней своих первых пациентов, он с удивлением замечал, что детальный рассказ об их психической жизни был очень похож на те описания, которые обычно встречаются в художественных произведениях, и лишен присущей ученым трудам серьезности. Вполне возможно, что он находил в этом своеобразную прелесть. «Меня самого до сих пор очень трогает тот факт, что изложенные мной истории болезней моих пациентов читаются как романы», – писал Фрейд в «Исследованиях истерии».

К традиционному противопоставлению науки и литературы, фактов и вымысла, материальной действительности и полетов воображения Фрейд добавил еще одно звено, новую реальность – реальность психическую . Он открыл некий мир обмолвок и снов, упущенных возможностей и игры слов, скрытых мотивов тех или иных поступков в повседневной жизни и закулисной стороны обыденного сознания. Покоритель этого нового пространства, не исследованного до него учеными, но так часто посещаемого поэтами, выступал одновременно в роли и археолога, и законодателя, и писателя.

С самого начала психоанализ был облечен в форму рассказа с продолжением, некого романа о самых сокровенных тайнах психики. Велся этот рассказ от первого лица единственного числа. Это было своеобразное путешествие по просторам бессознательного, в которое Зигмунд Фрейд взял с собой замечательных попутчиков: Гете, Шекспира, Данте, Вергилия, Софокла, а также Гейне, Шлимана и Моисея. Эти выдающиеся личности мировой культуры обеспечивали ему своеобразное поэтическое сопровождение, у них он находил иллюстрации для случаев из своей практики и черпал материал для новых гипотез. А самое главное, в беседах на страницах своих научных трудов с этими гениями мировой культуры Фрейд оттачивал собственный литературный стиль.

Любовь к слову и вера в его целебные свойства заставили приват-доцента Венского университета, специалиста в области невропатологии доктора Зигмунда Фрейда постепенно отказаться от использования в своей практике традиционного медицинского арсенала того времени: электротерапии, массажа, горячих ванн и усиленного питания. Что касается гипноза, то благодаря своим первым пациенткам – Эмми, Люси, Катарине и Эмме, этим жительницам Вены, Венгрии и Англии, аристократкам и служанкам, католичкам, еврейкам и протестанткам, он и его перестал применять и полностью переключился на другую методику лечения: он внимательно выслушивал и анализировал те «небылицы» и «сказки», которые рассказывали ему посетительницы. А благодаря тому, что его натуре были присущи некоторые черты «женственности», он смог отбросить высокомерную сдержанность специалиста и склониться с почтением, дружеским участием и вниманием над страдающим истерией, не сомневаясь в том, что тому «есть что сказать».

Чудесное утро 1 мая 1889 года было словно создано для прогулок, а Фрейд обожал ходить пешком. Своим характерным, удивительно быстрым шагом он пересек Мария-Терезия-штрассе – улицу, на которой жил уже почти три года, и вышел на знаменитый кольцевой бульвар – Рингштрассе, где по приказу императора Франца Иосифа самыми талантливыми архитекторами того времени была выстроена вереница зданий, поражающих воображение безудержным смешением различных стилей. Ниши и колонны, галереи и кариатиды, позаимствованные из классического искусства, смешались с фасадами Возрождения, арками викторианской готики и элементами в стиле итальянского маньеризма. Роскошь этих построек абсолютно не впечатляла Фрейда. С Веной у него вообще сложились довольно натянутые отношения, и он никогда не выказывал чрезмерной преданности королевско-императорскому двору Австрии.