Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения - страница 5

Эта же эпоха ознаменовалась зарождением «общественного мнения»: в европейских столицах, на популярных курортах складывались кружки, зарождались клубы, возникали салоны, где говорили о политике, литературе, искусстве или науке, музицировали. Впервые в истории решение монарха подверглось критике, когда французское «общество» единодушно осудило Регенсбургский мирный договор, заключенный Людовиком XV по окончании Войны за австрийское наследство, поскольку в нем не учитывались национальные интересы. Тогда это еще не имело серьезных последствий, но от сомнения в непреложности королевских деяний, как оказалось, был один шаг до лишения короля физической неприкосновенности…

Научные открытия позволили человеку подчинить себе силу пара и подняться в воздух, делались первые робкие шаги в освоении электричества. На публичную демонстрацию физических опытов продавали билеты, и публика ломилась на них так же, как в театры, в оперу, в читальные залы.

Новые веяния захватывали и провинцию: там выписывали газеты, читали книги, обсуждали события международной жизни. В Европе возникали новые средние и высшие учебные заведения, да и не только в Европе: Мария Английская в 1693 году основала в Виргинии Колледж Вильгельма и Марии, а Пгорг II в 1754-м — Нью-Йоркский колледж, ставший после обретения США независимости Колумбийским университетом.

Отрицавший благодатное воздействие наук Жан Жак Руссо вставил Разум в оправу из чувств; под его влиянием распространилась идея о роли воспитания в преобразовании личности, в улучшении человеческой природы. В музыке на смену барокко пришел классический стиль; в литературе же классицизм постепенно вытеснялся сентиментализмом и романтизмом.

Войти в общественную элиту теперь можно было не только благодаря происхождению, но и благодаря своим заслугам, образованности, познаниям. Просвещенные люди становились гражданами мира; именно Просвещение, а не бесконечные войны, должно было постепенно уничтожить границы.

Кстати, пером сражались не менее ожесточенно, чем шпагой. Закон о свободе печати в Англии породил настоящий печатный бум; язвительные и сатирические памфлеты выходили сотнями как в самом Альбионе, так и в Амстердаме, «столице свободы», или в Швейцарии. Впрочем, новых Джордано Бруно, готовых взойти на костер за свои убеждения, было немного: авторы памфлетов предпочитали скрывать свои имена. Но кое-кому пострадать всё же пришлось. Так, Дени Дидро, посвятивший больше двадцати лет своей жизни изданию семнадцатитомной «Энциклопедии» по всем отраслям знаний, был обвинен в распространении опасных идей и провел несколько месяцев в тюрьме. Состоявшая с ним в переписке «российская Минерва» Екатерина II, осуждавшая французские власти за подобное отношение к великим людям, сама велела арестовать и сослать в Сибирь А. Н. Радищева, «бунтовщика хуже Пугачева», за написанную им книгу «Путешествие из Петербурга в Москву».

Было бы ошибочно считать, что «светочи», сиречь носители новых философских идей, сумели разогнать мрак невежества и косности, а зароненные ими семена Просвещения сразу дали обильные всходы. Путь от лучины до электрической лампочки был долог, а без надлежащего ухода и привычки к постоянному труду посевы здравых идей были заглушены сорняками поверхностных суждений, модных увлечений, предрассудков и суеверий. Вольномыслие свелось к разврату и бесстыдству, критический взгляд на вещи выродился в насмешничанье, огульное охаивание устоев и отрицание общепринятых правил.

«Я мыслю, следовательно, существую», — сказал в свое время Рене Декарт, которого многие считали предтечей просветителей. Пока человек мыслит, он свободен: можно заковать его в цепи, заткнуть ему рот, но нельзя заставить его думать иначе. Впрочем, принудить к молчанию можно и без физического насилия: европейские самодержцы, просвещенные деспоты давно привыкли к хору царедворцев, угодливо подхватывавших их слова и боявшихся открыто высказывать собственное мнение. При королевских дворах, разросшихся до размеров небольших городов, тоже велась постоянная война — за благосклонность монарха, за доходные «кормушки», реальную власть и мишурную позолоту титулов. Создавались и рушились союзы, возникали тайные общества единомышленников. Такие общества, будь они основаны на честности и доверии, могли бы превратиться в грозную силу. Вот почему окутанные завесой тайны собрания масонских лож, на которые не допускали посторонних, вызывали подозрения властей.