Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века - страница 26

Работа над «Собеседником» обычно шла так: Дашкова и ее сотрудники собирали материалы, потом княгиня знакомила августейшую подругу с тем, что должно пойти в печать, получала одобрение и начинала публикацию. Журнал издавался на деньги Кабинета императрицы. Говоря современным языком, Екатерина II владела основными акциями издательства^>[91].

Литератор и мемуарист того времени С. Н. Глинка сообщал, что княгиня и присоединившийся к ней Иван Шувалов просили Фонвизина отказаться от публикации, не посылать «Вопросов» в «Собеседник»^>[92]. Но автор настаивал. Прежде чем публиковать, Дашкова показала текст государыне. Видимо, первая реакция была достаточно резкой. Но потом Екатерина II смягчилась. В августе 1783 года она написала княгине: «Перечитывая со вниманием эту статью, я теперь нашла ее менее злой. Если бы ее можно было напечатать вместе с ответами, то она совершенно лишилась бы своего едкого характера, хотя все-таки может дать повод к повторению подобных же или еще бо́льших вольностей»^>[93].

Подчеркнем: наделавшая много шуму публикация появилась с согласия государыни. Воспитанной во времена елизаветинских строгостей Екатерине II показались оскорбительными вопросы Фонвизина: отчего в России ничтожные люди ходят в больших чинах, а достойные пребывают в тени? Драматург намекал на судьбу своего старого покровителя Н. И. Панина, к этому времени уже покойного. Отчего некоторые «наши умники и умницы» слывут за границей «дураками»? Здесь задевался некогда близкий Екатерине II князь Г. Г. Орлов, сошедший после смерти жены с ума и тоже уже покойный. «Отчего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне и весьма большие?»^>[94] Тут содержался намек на Льва Нарышкина, знаменитого острослова из окружения императрицы.

Понятие «прежние времена» как раз и отсылало читателей к Петровской эпохе. Но, возможно, стоило вспомнить царствование Анны Иоанновны, когда, по удачному выражению Державина, «министры квохчут петухами» — то есть в прямом смысле изображают наседок над плетенками с золотыми яйцами. Тогда в шуты мог попасть высокородный вельможа, осужденный за какую-нибудь провинность, как случилось с князем Голицыным, участником шутовской свадьбы в ледяном доме. Екатерина совершенно в дашковской манере («Но если знатный раб, как будто сумасшедший, / Наш новый век бранит, а хвалит век прошедший…») напомнила о «шутах» старых времен: «Сей вопрос родился от свободоязычия, которого предки наши не имели; буде же бы имели, то начли бы на нынешнего одного десять прежде бывших»^>[95]. Иными словами, на одного Нарышкина в предыдущих царствованиях нашлось бы десять Голицыных, Педрилл и Балакиревых, ведь некоторые из шутов перешли к императрице Анне по наследству от Петра Великого.

Фонвизин и сам вошел в круг высокопоставленных чиновников через шутовство. После чтения комедии «Бригадир» при дворе в присутствии императрицы и великого князя автора начали приглашать в знатные дома — к Чернышевым, Строгановым, Шуваловым, Румянцевым, Бутурлиным, Воронцовым. «Я забыл сказать, — писал он, — что имел дар принимать на себя лицо и говорить голосом весьма многих людей… Вечер провели очень весело, и граф (Н. И. Панин. — О. Е.) был мною чрезмерно доволен». Так, развлекая гостей чтением и сменой масок, Фонвизин постепенно прижился за столами вельмож. «Его высочеству… угодно было сказать мне за мое чтение много весьма лестных приветствий. А граф, когда вышли мы в другую комнату, сказал: „Вы можете ходить к его высочеству и при столе оставаться, когда только хотите“»^>[96]. То есть Нарышкин, на которого намекал вопрос про «шутов, шпыней и балагуров», и Фонвизин занимались примерно одним и тем же. Просто делали это «при столах» разных покровителей.

Приняв игру в «прежние времена», Екатерина II отвечала от лица незабвенного «Дедушки» из «Былей и небылиц», помнившего предшествующие царствования. «Дедушка мой, на сих днях читая в Собеседнике вопросы… закрыл книгу, потом глаза, наклонил голову на грудь и был несколько времени без всякого движения». Наконец, придя в себя от грустных раздумий, он воскликнул: «Молокососы! Не знаете вы, что я знаю. В наши времена никто не любил вопросов, ибо с иными и мысленно соединены были неприятные обстоятельства; нам подобные обороты кажутся неуместны, шуточные ответы на подобные вопросы не суть нашего века; тогда каждый, поджав хвост, от оных бегал… Отчего? Отчего? Ясно, от того, что в прежние времена врать не смели, а паче — письменно»