Повседневная жизнь русского кабака от Ивана Грозного до Бориса Ельцина - страница 3

стр.

.

В книге современного исследователя К. Касьяновой, посвященной изучению русского национального характера, связь питейных традиций с обрядами получила обоснование с помощью конкретных исследований на массовом материале. Оказалось, что для русского этнического типа личности характерны повышенная эмоциональность и трудная «переключаемость» с одного вида деятельности на другой: современные социологические сопоставления русских и немцев показывают, что русские в два раза чаще «выходят из себя», чем их немецкие ровесники, хотя и более «отходчивы» от обид>{11}.

«Переключиться» нашим соотечественникам помогала система ритуалов. Создававшиеся и хранимые веками обряды способствовали эмоциональной разрядке, вызывали определенное настроение; строго расписанное и упорядоченное время праздников предоставляло достаточный срок, чтобы скинуть бремя забот, разгуляться в играх и плясках — а затем вернуться с помощью иных ритуалов к повседневной жизни.

«Привязывание» к праздникам пьянства — явление бóлее пóзднее, ставшее результатом распада сложной структуры организации времени, которая в древние времена обеспечивала нашим предкам эмоциональное равновесие. Закрепощение крестьян, развитие рынка и товарно-денежных отношений, постепенный отток части населения в города и увеличение налогов, поборов, повинностей — все это требовало от крестьян возрастания трудовых усилий. Люди не успевали «разрядиться» в праздничные дни и стали ощущать эмоциональный дисбаланс. Те обряды, которые не освятила своим культом православная церковь — игры, хороводы, кулачные бои, зимние городки, — становились необязательными, проводились от случая к случаю и постепенно отмирали. Чем меньше оставалось праздничного времени, тем больше употреблялось водки, чтобы начать праздновать: выпивка снимала «тормозные механизмы» и высвобождала эмоции. Так пьянство само превращалось в обряд>{12}.

К этим причинам добавлялись и факторы социального порядка. На протяжении многих столетий жизнь в Российском государстве была лишена ставших привычными для Запада гарантий собственности и прав личности. Эту особенность замечали иностранцы уже начиная с XVI века. «Здесь никто не может сказать, как простые люди в Англии, если у нас что-нибудь есть, что оно — Бога и мое собственное», — писал капитан Ричард Ченслер — первый англичанин, побывавший в России в 1553—1554 годах. Абсолютная царская власть, двухсотлетнее крепостное право, внутренняя нестабильность (смуты, войны и восстания, будоражившие страну до конца XVIII столетия) — и вместе с тем необозримые пространства, куда можно было уйти за лучшей долей; сильные общинно-патриархальные традиции и социокультурные потрясения в начале XVIII и в XX веке — эти условия существования государства и общества не могли не сказаться на складывании национального характера, образа жизни и культурных традиций народа.

К тому же и ведение хозяйства в наших суровых природных условиях формировало у русского человека способность к крайнему напряжению сил. «Вместе с тем вечный дефицит времени, веками отсутствующая корреляция между качеством земледельческих работ и урожайностью не выработали в нем ярко выраженную привычку к тщательности, аккуратности в работе». Этот вывод современного историка на эмпирической основе осознавался уже 100 лет назад. «Наш работник не может, как немец, равномерно работать ежедневно в течение года — он работает порывами. Это уж внутреннее его свойство, качество, сложившееся под влиянием тех условий, при которых у нас производятся полевые работы, которые, вследствие климатических условий, должны быть произведены в очень короткий срок», — признавал в 70-х годах XIX века известный ученый и общественный деятель А. Н. Энгельгардт>{13}.

Эти особенности и традиции патриархально-«служилого» общественного устройства выработали определенный «небуржуазный» тип личности. Для нее не свойственны «умеренность и аккуратность», терпеливая, без принуждения и без страха работа с дальним прицелом, уверенность в будущем, готовность к компромиссам и договорам — все то, что характерно для более «правового» мышления западного человека. Поговорки типа «судьба — индейка, а жизнь — копейка», «либо грудь в крестах, либо голова в кустах» свидетельствуют, что умеренная середина была не слишком почетна в традиционной русской системе ценностей, среди которых нередко отсутствовали бережное отношение к деньгам, умение соотносить расход с доходом.