Пой, даже если не знаешь слов - страница 31

стр.

– Это комбинезон?

– Нет! Комбинезоны носят фермеры, Робс. А комбез – это то, что носят модные девятилетки.

Я кивнула, но не успела рассмотреть клеши получше: мое внимание привлекли две серебристо блеснувшие штуковины, погребенные подо всем остальным.

– Что это?

– Ах да, совсем забыла! Это диско-туфли на платформе, из искусственной змеиной кожи. Нравятся?

Я уже выпрыгнула из кровати и напяливала туфли. Они оказались мне чуть великоваты, я потуже затянула застежки и выпрямилась.

– Шикарные, да? Я их купила, чтобы позлить твоего отца… – Эдит осеклась, словно ей вдруг стало больно.

Она замолчала, и от повисшей тишины я занервничала. Мне хотелось, чтобы мы продолжили болтать, потому что болтовня заполняла время. Каждая минута, проходившая без слез, мыслей или вспоминаний, была достижением, и я знала, что если накоплю достаточно таких минут, то станет легче, потому что мне ведь должно стать легче.

Эдит тряхнула головой, словно отгоняя мысли, и улыбнулась.

– Ну ладно, снимай и иди в кровать. Наденешь туфли и комбез завтра, а я одолжу у сына друзей футболку и кофту. Все равно сейчас все одинаковое, что для мальчиков, что для девочек, так что какая разница. А потом, боюсь, нам придется съездить к вам домой, взять твои вещи.

Эдит не спрашивала, что я чувствую, а я не спрашивала ее. Мы застыли каждая в своем пузыре горя, и если правда, что страдать за компанию легче, то скорбь, если ее разделить с другим, вовсе не уменьшается и не слабеет.

12

Бьюти

17 июня 1976 года

Соуэто, Йоханнесбург, Южная Африка

Едва мы запираем калитку на щеколду, как детский голос доносится из темноты дома. Высокий, точно звук свирели, голос дрожит:

– Ufuna ntoni? Что вам надо?

– Это я, папа, – отвечает Андиль шепотом, и входная дверь рывком открывается.

К нам выбегает одиннадцатилетняя Байисва. Она бросается к отцу, обхватывает его.

– Я ждала вас. Мне было страшно.

– Я уже здесь, – успокаивает Андиль, мягко расцепляя ее объятия. – Где мама?

– Она приходила домой и тут же ушла еще раз проверить больницы. Она велела никому не открывать.

Мальчики проходят в дом, мы следуем за ними.

– Почему так темно?

– Я боялась зажечь свечу, вдруг кто-нибудь увидит, что я одна. – Голос Байисвы мелко дрожит. – Я сидела на полу за дверью. Меня напугал грохот.

Непрерывный шум доносится даже сюда, до Нкоси-стрит в Зонди. Сквозь ночь прорываются приглушенные взрывы, крики. Грабежи идут по всему району, и звон бьющегося стекла стал в этом городе страданий таким же обычным, как птичьи песни на холмах моей родины. Здесь я не видела ни одной птицы и понимаю почему. Если бы Господь дал нам, людям, крылья, разве мы не улетели бы отсюда?

Я тоскую по дому, хочу вернуться в сельские места, на зеленые луга Транскея. Я скучаю по своим сыновьям, по своей хижине и школе, где я веду уроки. Мне не хватает “фить-фить” птицы umvetshana – ее свист похож на свист мальчика-пастуха, я тоскую по воздуху, который не обжигал бы гортань.

Когда мы все входим в дом, Думи ведет меня в гостиную и помогает сесть.

– Байисва, сбегай за свечами, – распоряжается Ланга, после чего поворачивается ко мне: – Ufuna into yokusela?[31]

Я принимаю его предложение, и Ланга кивает Думи:

– Принеси udadobawo[32] стакан холодной воды. – Он берет у сестры свечу и подносит к моему лицу, чтобы осмотреть рану на лбу. Порез глубокий, со вчерашнего дня он опух и снова сочится кровью. – Тетя, надо наложить швы.

– Все будет нормально. Надо только еще раз промыть и заклеить.

Ланга отодвигается, чтобы взглянуть мне в глаза.

– А вдруг рана загноится?

– Не загноится. Принеси горячей воды.

Через десять минут вода на угольной печи закипает, и мальчики начинают заниматься порезом. Ланга легко касается моей кожи лоскутом ткани, Думи следит, чтобы не капнуть на меня воском, а меня переполняет нежность к этим мальчикам – почти ровесникам моих сыновей.

Байисва режет хлеб, открывает две банки мясных консервов и по кругу передает еду на выскобленных желтых оловянных тарелках. Меня слишком мутит, чтобы есть, и я отдаю свою порцию Андилю, но он отставляет ее в сторону и снова уходит в ночь – искать жену.