Пожирательница гениев - страница 8

на бульваре дез Инвалид. Я пробыла там шесть лет.

За это время отец построил для себя особняк на улице де Прони, рядом с парком Монсо. Этот район считался тогда модным и респектабельным местом, местом, где «надо было строить». Фасад дома, спроектированного им, был относительно прост: его украшали только четыре больших медальона из золотой мозаики[45] с изображением Шекспира, Данте, Микеланджело и Леонардо да Винчи!.. Два входа вели в дом. В ателье скульптора – огромная лестница с перилами в виде шнура из толстого красного бархата. Она играла важную роль в жизни детей. Мы располагались на ступеньках, чтобы увидеть, как расходятся гости. Главным развлечением было наблюдать за четой Доде[46]. Он, бедный, страдал нарушением координации. Вид бесчисленных ступенек, которые ему предстояло преодолеть, держась всего лишь за бархатный шнур, вызывал у него неудержимую дрожь. Мадам Доде ободряюще похлопывала его по спине, а мы, дети, задыхаясь от сдерживаемого смеха, надеялись, что он полетит вниз.

Лестница служила также сценой для наших представлений. Я изображала балерину, без устали изобретая танцы и прыгая босиком по ступенькам.

Лестница – на этот раз с настоящими перилами! – пролет которой был весь обтянут голубым джутом, расшитым золотыми лилиями, вела на второй этаж.

Стены большого зала были затянуты красным шелком, потолок – гобеленом, поддерживаемым тяжелыми золотыми шнурами. На карнизе под потолком большими готическими буквами написано: «Любите природу больше, чем искусство. Искусство больше, чем славу. Искусство – средство. Природа – основа».

Монументальный камин был выложен фаянсовыми плитками работы Луки делла Роббиа[47]. По обеим сторонам камина стояли витрины с итальянскими раковинами. Мебель обита гобеленами эпохи Людовика XIII. Бронзовая статуя Жанны д’Арк в центре зала возвышалась на колонне, окруженной огромным обитым шелком пуфом. Вокруг статуи – зеленые растения, на которые сверху капала вода. Это было устроено так искусно, что ни одна капля не падала мимо. Загадка – так и не разгаданная мною.

Будуар, целиком выдержанный в китайском стиле – ткани, фарфор и безделушки, – освещался двумя страшными драконами из черной бронзы, изрыгавшими лучи газового света.

Столовая, меблированная в итальянском стиле, большая и унылая, со стенами, обитыми кордовской кожей, выходила в оранжерею, где в моем воображении происходили все любовные сцены из романов, которые я тайком читала.

Из оранжереи спускались в сад, главным аттракционом которого был пони. Он имел свободный доступ в ателье отца и не упускал случая проникнуть оттуда в дом. Часто во время обеда он заявлялся в столовую, чтобы попросить сахар.

На втором этаже находились спальни отца и мачехи, библиотека и гостиная. На третьем – детские комнаты.

Отец был так же гостеприимен, как и бабушка. Его дом был всегда переполнен людьми. Но, увы, в отличие от бабушки мачеха тяготела к академическим и светским кругам. Чета Доде, супруги Каролюс-Дюран, издатель Шарпантье, доктор Поззи[48], супруги Менар Дориан, Фелисьен Ропс, Абель Эрман, Эдмон Арокур[49] – вот кто были постоянными посетителями.

Поззи – блестящий человек, имеющий склонность к таинственному. Он создал секретное общество «Лига Розы». Женатые члены «Лиги» не имели права являться на ее собрания со своими половинами. Эта мера была продиктована элементарной осторожностью: устав позволял членам «Лиги» говорить и делать решительно все[50].

К этому обществу относились крайне серьезно. Нужно ли говорить, до какой степени оно занимало мое воображение?.. Я все время размышляла о нем долгие недели в Сакре-Кёр, откуда меня отпускали только раз в месяц. Тогда я снова встречалась со своим маленьким братом Сипой. Родной сын мачехи, он имел самые прекрасные в мире игрушки. Мне было запрещено дотрагиваться до этих сокровищ, заполнявших его комнату. Моя крестная, графиня Замойска, потерявшая дочку моего возраста, относилась ко мне с большой нежностью. Каждое лето она посылала роскошные подарки. До сих пор с восхищением вспоминаю большую куклу, почти с меня ростом, одетую в каштановый и зеленый шелк. Я назвала ее Розой. Она закрывала глаза и говорила голосом, трогающим меня до глубины души: «Папа, мама». Разумеется, я не могла взять ее в монастырь. Во время нескончаемых месяцев она жила в моих мечтах, и я лихорадочно считала дни, которые мне предстоит прожить без нее. Когда наконец вернулась домой, Розы там не оказалось. Я не сразу поняла: такое страшное несчастье, это невозможно!.. Мне ее вернут, я смогу целовать ее, рассказывать, как страдала без нее… Но нет. Мачеха, по-видимому, встревоженная моей непомерной любовью к единственному существу, которое я могла ласкать, кому-то подарила ее…