Позолота вся сотрётся… - страница 2

Я быстро собираю оставшиеся вещи, трясущимися от возбуждения руками закидываю свой рюкзак за спину. Мой старенький, красный велосипед послушно трогается с места.

Крики за моей спиной стихают. Развернув своего железного ослика, я вижу как пчелы с победным жужжанием покидают поле боя. Лицо черноволосого просто на глазах пухнет и раздувается, оставляя только узкие щели злых, черных глаз. Проезжая мимо раздувшегося двуликого я все же не могу удержаться от насмешливого замечания.

- Ну, и кто тут из нас узкоглазый?

Мои ноги упруго жмут на педали велосипеда, подол голубого, воздушного платья подхватывает морской ветерок и поднимает его немыслимо высоко. Я на ходу поправляю загулявший подол, сквозь зубы ругаю озорной ветер и мчусь дальше, резко но старательно объезжая редких в этот полуденный час любителей променада. Сворачиваю в первую, узкую улочку и облегченно выдыхаю. Погони за мной не было. Впрочем, заподозрить меня в руководстве пчелиным войском было невозможно.

Я несколько раз привычно взвизгивая от восторга и страха, стремительно спускаюсь вниз по улочке, а затем тяжело и надсадно крутя педали поднимаюсь вверх. На ходу срываю несколько спелых, сладких абрикос и выплевыя косточки лихо торможу возле нашего маленького домика на два окошка.

- Ба-а! Я дома! И я о-очень голодная! - мой голос звонким мячиком проскакал по большой прихожей и ударившись о высокие потолки в соседней гостиной, стих в ее недрах.

Да, да. Домик маленький, просто малюсенький, если смотреть на него с улицы. Но стоит переступить его порог, как получаешь шок от несоответствия оболочки и внутреннего содержания. Всегда задавалась вопросом откуда у простой библиотекарши местной школы Искусств, взялись средства на такую дорогую, пространственную магию? Хотя возможно домик купил мой отец с матерью? У родителей теперь не спросишь, они давно спят где-то там на дне нашего моря. Только немного выгоревшее фото на стене гостиной, помнит их молодыми и счастливыми. На дегерротипе рыжий великан папа, нежно обнимает русоволосую и хрупкую маму, которая так похожа на белую, фарфоровую статуэтку.

Когда я была крохой лет четырех, то мечтала соорудить подводный костюм и пройтись в нем по морскому дну. Найти спящих мама и папу, разбудить их и привести домой. К своему пятилетию, я нечаянно для себя уяснила, что разбудить тех, кто заснул навечно просто невозможно. Этот факт помогла понять мне моя бабушка. Тогда она в первый и в последний раз отшлепала меня розгами, как только с трудом сняла с моей головы ржавое ведро с дырками для глаз, которое должно было стать моим скафандром для подводной прогулки. Самодельный гарпун я отдала ей добровольно.

Я совсем не похожа на свою рыжую, статную бабушку. Она напоминает мне горячее солнце. Такая же неистовая, взрывная и добрая. Хотя больше всего на свете она ненавидит быть именно доброй. Всегда сурово хмурится когда я пытаюсь к ней подольститься. Вот и сейчас она не торопится меня встречать. Сидит за круглым столом в гостиной и пьет прошлогоднюю, вишневую наливку. Рубиновая жидкость в хрустальном стакане отбрасывает от себя густые, красные блики. Они дробятся и дрожат, танцуют на кремовом кружеве парадной скатерти и на белоснежной бумаге с большой гербовой печатью и сургучом. Лист бумаги сжимают маленькие, цепкие руки моей бабушки. Слезы из ее глаз сверкающими алмазами щедро орошают пышную грудь, затянутую в желтый батист домашнего платья. Самые крупные и прыткие из них влажно плюхаются на важный документ с круглым оттиском коричневого сургуча.

Я растерянно застываю на пороге гостиной. Моя веселая, солнечная Фло, плачет? Медленно, словно ступаю не по натертому воском паркету, а по самому тонкому льду, я подхожу к бабуле и трогаю ее за точеное плечо. Она вздрагивает и поворачивает ко мне зареванное лицо. Морщинки предательски старят всегда молодое и свежее лицо, тонкий нос с горбинкой по плебейски шмыгает, а зеленые глаза помутнели от слез.

Я неуверенно глажу ее густые, рыжие кудри и сама готовлюсь зареветь, просто так, за компанию.

Ба-а? Что случилось, Ба? У нас горе? - мой голос сипло срывается, а на глаза уже наворачиваются слезы.