Позор семьи - страница 12
, на что Маспи Великий угрюмо ответил:
— Я не хочу, Феликс, чтобы на меня показывали пальцем!
— С какой стати на тебя будут показывать пальцем, несчастный?
— Потому что люди скажут: смотрите-ка, вот он, тот, что учил нас! Но этот Великий Маспи оказался даже не способным разглядеть того червя, который разъел изнутри его сына! А позже, Феликс, когда мы все умрем, зеленым юнцам будут рассказывать: в стародавние времена жил человек, который всей своей жизнью заслужил уважение… на его счету — великолепные дела, которые он совершал за долгие годы, он побывал во всех тюрьмах департамента и даже в итальянской тюрьме… Это был человек, который «топил» очень даже солидных людей своего уровня, и вот, детки, знаете ли вы, кем стал сынок этого Маспи Великого? Полицейским! А Маспи — он потихоньку свихнулся, потому что подобного стыда в семье порядочных людей никто не вынесет!
— Хочешь, я скажу тебе, что я думаю по этому поводу, Элуа? Ты сам себя настраиваешь.
— Я сам себя настраиваю?
— Да, ты сам себя настраиваешь!
— А твоя сестренка, она, часом, сама себя ни на что не настраивает?
Доктор отступил на шаг назад, чтобы лучше разглядеть своего друга.
— Моя сестра? А ты что, не знаешь, что у меня никогда не было сестры, но даже если бы она у меня была, мне было бы наплевать, на что она себя настраивает!
— Да пошел ты вон, Феликс! Ты же глупее дюжины таможенников!
— Угомонись, Элуа!
— Чего?
— Угомонись, я тебе сказал! Я не привык, чтобы такие ничтожества, как ты, разговаривали со мной в подобном тоне!
— Сам ты ничтожество!
— Ничтожество, неужели?! Я бы еще добавил, что мозговое вещество всего лишь одного таможенника гораздо больше по объему черепной коробки какого-то Маспи, пусть даже его и зовут Великим!
— Феликс, послушай меня!
— Я тебя слушаю, Элуа!
— Всю свою жизнь я старался не причинять вреда ближнему своему, но в этот раз, я чувствую, у меня лопнет терпение… Заткнись, Феликс! Иначе я сейчас залью все здесь твоей кровью!
— А я, распевая псалмы, буду смотреть, как ты меня убиваешь, да?
— Да ты и пикнуть не успеешь перед смертью!
— Убийца!
— Меньше, чем ты!
— Папаша ублюдочный!
— Эту гадость ты, увы, имеешь право мне высказать! Прощай, Феликс!
Маспи схватил за горло своего собеседника, который завопил что есть мочи. Прибежала Селестина. И при виде дерущихся закричала:
— Прекратите сейчас же!
Они отступили друг от друга, несколько смущенные.
— Как вам не стыдно, это в вашем-то возрасте!
Поправляя галстук, доктор торжественно проговорил:
— Ваш муж, мадам Селестина, совсем сошел с ума… Он был моим другом в течение тридцати лет, но сегодня наша дружба умерла! Он оскорбил мою сестру.
— Вашу сестру? Но у вас же нет сестры!
— Она вполне у меня могла бы быть, мадам Селестина, я вас очень уважаю, разрешите мне обнять вас на прощание.
— Обнимемся после ужина.
— После ужина?
— А как же иначе? Для вас уже накрыто, и вы не думайте, что бабушка допустит, чтобы вы ушли, не отпробовав ее рыбного супчика.
Поколебавшись, доктор проговорил:
— Я остаюсь только из-за нашей с вами дружбы, мадам Селестина, и из-за уважения к бабушке…
Элуа усмехнулся:
— …и из-за любви к рыбному супчику…
Феликс смерил хозяина дома взглядом с ног до головы:
— Ваши пошлые соображения меня совсем не удивляют, месье Маспи!
И он вышел из комнаты, чтобы присоединиться к дедушке и выпить аперитив в его компании. Оставшись наедине с мужем, Селестина подошла к нему:
— Элуа, я тебя не узнаю… ты, всегда такой дружелюбный и предупредительный, становишься злым и несправедливым… Люди перестанут тебя уважать!
— Они и так больше меня не уважают!
— Да ты сам себя так настраиваешь!
— Смотри-ка, еще один Феликс! Никогда он не позволял себе говорить со мной в подобной манере, а сейчас это вполне нормально.
— Нормально?
— А что же ты хочешь, чтобы люди уважали человека с таким позором в семье?
Этой же ночью, незадолго до рассвета, какой-то человек бродил в районе Старого Порта. Он был голоден, хотел пить и казался изнуренным. Он был еще очень молод, но какая-то тревога состарила его лицо. Три часа назад он тайно высадился на берег там, где его ждали проводники с машиной, на которой он должен был добраться до Марселя. Чтобы им заплатить, ему пришлось опустошить весь свой бумажник почти до последнего су. И вот теперь он бродил, неприкаянный, в поисках кого-нибудь, к кому можно было бы подойти, не опасаясь, и спросить его о человеке, чье имя ему дали в Генуе, заверив, что только с ним он может заключить сделку. Но в этот ночной час прохожих было очень мало, а если кто-то и встречался, то это были в основном матросы, разыскивающие свои корабли. А матросы, как правило, не водили знакомства с людьми, которых незнакомец надеялся встретить.