Позывной «Леший» - страница 17

стр.

–  Что диверсанты так себя не ведут?

–  Смекаешь… Не весь ум, значит, от злости потерял. Поэтому, старшина, на первый раз обойдемся без взысканий. Но если еще хоть раз выкинешь подобный фокус – отправлю в хозчасть. Будешь веники для бани вязать до самой победы!

–  Виноват…

–  Это само собой…

Пока капитан шерстил подчиненного я вдруг понял, что в моем плане имеется еще одна брешь. И не просто дырочка, а такая дырища в полу, что в нее запросто вся операция провалиться может.

Язык! Не в смысле, пленный для допроса, а умение разговаривать. Потому что лично я из немецкого знал только десяток самых расхожих фраз.

"Halt! Hande hoch! Ergib dich! Nachname! Rank! Position! Anzahl militarische Einheit! Was ist der Name des Befehlshaber?! Wo ist der Sitz? Wo ist der Raketenstartkomplex? Wo befinden sich deutsche Truppen? Sie lugen! Du musst es wissen! Erschießen!"[5]

–  Товарищи, скажите, кто-нибудь владеет немецким? Не в размере школьной программы, а в совершенстве, как настоящий фриц?

–  Я, – отозвался Митрохин. – И Лютый… Михаил Иванович говорил, что если не строить слишком длинные предложения, то я сойду за уроженца Вены или немца долго жившего в Австрии. А у Бориса специфический пронос шахтера из Рурской области. Особенно, если будет что-то жевать. А что?

–  В общем-то, ничего особенного. Только на встречу в гаштет придется идти кому-то из вас двоих. Потому что я на хохдойче только послать могу.

–  Ну, это не самое страшное… Был бы толк. Если связной не знает тебя в лицо, какая разница, кто закажет стакан вина?

–  Тоже верно…

–  Командир… – Помело говорил глядя между нами, мол, сами решайте, кто из вас старше, мое дело маленькое. Явно боец еще не определился, достоин ли я заменить их капитана. Приказ приказом, а новичка всегда воспринимают в штыки. Особенно, если он занимает чужое место. – Смотрите, вон там… – указал на склон следующей горы, примерно в пяти-шести километрах. – Видите, сквозь деревья красное пятно проглядывает?

–  Думаешь, дом?

Митрохин поднес к глазам бинокль.

–  Точно… Неплохой домишко. Два этажа… Хозяйственная пристройка. По склону к нему идет гравийная дорога. Подворье не просматривается.

Я тоже вгляделся, приложив ладонь козырьком. Не бинокль, но если солнце за спиной… Пристройка небольшая. На фермерское хозяйство не похоже. Либо охотничий домик какого-нибудь фона, либо небольшая гостиница. Здесь же курортов, как у нас в Карпатах или на Кавказе. С каждой лужи целебные воды текут. Один Баден в Бадене чего стоит. Хорошее может получится укрытие для группы. Оттуда и до Еммендингена рукой подать. Если не ошибаюсь – городок должен находиться в низине, на противоположном склоне. И до замка Хохбург тоже. Километров пятнадцать. Только не прямо, а наискосок – в северо-восточном направлении. В горах, каждый километр надо умножать на два, но все равно это не расстояние для молодых, тренированных мужчин. Особенно, если перед этим имелась возможность нормально поесть и поспать.

А отдельно стоящий в безлюдной местности охотничий домик как раз и мог предоставить нам этот комфорт. Все лучше, чем неизвестно где и как кантоваться пять суток.

Дело ведь даже не в удобстве. В конце концов, сейчас лето и несколько ночей под открытым небом не бог весть какое испытание. Проблема в другом. Можно, побриться, надраить сапоги, и вообще привести себя в порядок, но – мужчина, который долго не снимал одежду, даже если не занимался тяжелым физическим трудом, пахнет, как дикий зверь. Причем, это амбре не перебить никакими одеколонами.

И такая досадная мелочь могла разрушить мой план на корню. Потому что четвертого июля в замке Хохбург соберется исключительно высшее общество. Фюрера не ждут, но кто-нибудь из первых лиц – Геринг или Гиммлер обязательно будут присутствовать. Так что любого, хоть чуточку вызывающего подозрение, человека, пусть даже с самыми надежными документами, проверят со всей прусской тщательностью.

–  Окна второго этажа закрыты… Дверь на балкон тоже… – продолжал описывать увиденное капитан Митрохин. – Слишком далеко, трудно сказать точнее, но рубль за пять, что дом пустует.