Позывные дальних глубин - страница 20

Зиму на Северах всегда ждут с неотвратимостью злого рока. К ней готовятся, в меру необходимости, загодя. Она же, будто капризная и злая фея, любит являться без предупреждения и совсем некстати, вызывая к себе повышенное внимание и озабоченный интерес. Так было и на этот раз, когда лодка вернулась в базу. Глубокий скандинавский циклон, взбаламутивший небеса и море штормовыми ветрами, обрушился на стылую землю несметной ратью мятущегося снега. На берегу сплошная мгла, и вода парила по всей акватории бухты, словно в кипящем котле.

Для большей надёжности швартовку Непрядов взял на себя. Возвышаясь над обвесом рубки, он с усилием выдавливал через раструб команды. Взбесившийся ветер заглушал их. Большого труда стоило прижаться к пирсу, не помяв обшивки лёгкого корпуса. А сделать это под напором расходившейся волны оказалось не так-то просто. Всё перемешалось, спуталось, схлестнулось в неистовой толчее стеснённого пространства бухты. Электромоторы выли, изнемогая болью перегрузки. В свете прожектора по палубе ошалело метались люди в оранжевых спасательных жилетах, растаскивая стальные троса. Ветер валил с ног, слепил глаза, леденил холодом душу. И без передышки крыл матом боцман, распоряжавшийся на баке.

Наконец, лодка притерлась бортом к тугим плетеным кранцам, унялась и успокоилась, как могла. Лишь швартовы продолжали стонать, напрягаясь в извечном подвиге великомучеников.

Приведя механизмы в исходное положение, команда сошла на берег. Егор видел, как намаялись и устали его ребята за этот недолгий поход. Но всё же на лицах заметно было, столь знакомое и ему самому, удовлетворение всем тем, что они в море сообща исполнили. Теперь нет больше изнурительной качки, под ногами вновь ощущалась надежная твердь земли. Сама душа в успокоении расслаблялась и пела. Все уже предвкушали жаркую парилку в бане, ужин с обещанными жареными пончиками и свежие простыни, на которых приятно растянуться, отходя посоле отбоя ко сну. Да много ли нужно матросу, вернувшемуся с морей? В том и состоит прелесть моряцкой службы, что позволяет она даже в ничтожной малости, хоть на мгновенье, находить полнейшее удовлетворение своей судьбой. Было бы дело сделано, да не поскупился бы на похвалу сам командир, если уж, на худой конец, не придира-боцман.

На другой день ветер стал понемногу стихать, снегопад прекратился. Дела и заботы дали Непрядову передышку, и он решил наведаться в своё береговое жилище.

Квартира на третьем этаже блочной пятиэтажки оказалась довольно запущенной и грязной, поскольку её держали прозапас и в ней давно никто не жил. Почти весь остаток дня Егор потратил на то, чтобы привести комнаты в порядок. Как в курсантскую бытность, облачился в синюю робу, закатал до колен штанины и принялся мыть, скрести, чистить, пока всё вокруг не заблистало чистотой. От прежних хозяев оставалась кое-какая убогая казённая мебель, но и её по егоровой неприхотливости вполне хватило для скромного и поневоле холостяцкого бытия. Излишний комфорт, с культом дорогих и ненужных вещей, он по-прежнему не любил. С убеждённостью отшельника «подводной обители» он и на берегу полагался лишь на самое необходимое, что всегда должно быть к месту и под рукой.

Если бы он, как прежде, ждал к себе Катю, то мог бы расстараться, обставив квартиру более подходящей мебелью — по распределению в военторге ему предлагали вполне приличный чешский гарнитур. Но ради чего стоило создавать уют, если всё равно нет огня в его семейном очаге? И Егор без сожаления отказался от того гарнитура, поскольку он старпому Тынову был нужнее.

Переделав неотложные дела, Непрядов долго сидел за пустым столом. Он отрешённо глядел на голое окно, в котором стояла густая чернота полярной ночи. Настало какое-то изнеможённое отупение, когда не хотелось даже пальцем шевельнуть. Он и сам не заметил, как в душу змеёй подколодной вкралась тоска. Она растеклась по всему телу, расслабляя мускулы и волю, парализуя разум. И уже ни о чём не хотелось думать и ничего не хотелось делать. Вот когда бы хоть раз в жизни напиться так, чтобы самого себя не помнить. Будь Кузьма на его месте, он бы по простоте душевной так бы и поступил, махнув на всё рукой. Но Егор и такой бесшабашной малости позволить себе не смел. Даже на берегу, в домашней обстановке, субмарина продолжала входить в его кровь и мозг сильной дозой отрезвляющей инъекции. Она всё время исподволь держала его в напряжении, не давая и шагу ступить без помыслов о ней. И всё-таки, тоска сильнее была его командирского подсознания, ограниченного рамками служебной необходимости. Лукавым искусителем она нашёптывала, что он обыкновенный смертный человек, не без собственных грехов и слабостей. Который раз, прорываясь через паутину отупения и мрака неведомых расстояний, обращался он мысленно то к жене, вновь затерявшейся со своей цирковой труппой неведомо в каких краях и весях, то к сынишке, росшему целиком под бабкиной опекой, без родительской заботы и ласки. Егор не считал себя слабым человеком. Но здесь он был бессилен что-либо изменить. Судьба распоряжалась им по собственному усмотрению, не оставляя даже просвета на своём неясном, сумрачном горизонте.