Практические советы Порфирия Иванова - страница 6

«Во время возглавления Временного правительства Керенским меня избрали в Солдатский комитет депутатов, хотя в политике я не разбирался и всеми силами старался попасть на фронт. И вот в одну из темных ночей повел нас наш ротный командир, прапорщик, на передовую линию для постройки проволочного заграждения. Чтобы не слышно было шороха, нас прикрывала артиллерия. Проходили мы по селу, где сидели секреты. Ночь была темная, только ракеты своим светом освещали окрестность. Конечно, вояки из нас были известно какие: чуть что загремит — мы не знаем куда деваться. Видя такое положение дел, наш ротный увел нас обратно в тыл. Это было наше первое знакомство с позициями.

На второй день, еще не успели мы как следует выспаться, как весь наш третий батальон поднимают в ружье со своими вещами. Подготовку и сборы мы проводили днем, а ночью заняли свою позицию в резервах во второй линии фронта. В одном из любознательных мест, расположился наш взвод. Я ожидал утра: что же будет дальше. Только начало светать, еще солнышко хорошо не раскрыло свое пламя, как немец стал нас обстреливать. Но снаряды не долетали до нас, до наших окопов. В основном он бил по правой стороне, где солдаты мало слушали своего взводного который кричал без конца: „Пожалейте сами себя!“ А нам, как небывалым в таких делах, хотелось все видеть, все знать. Но война не считалась с нашим братом. Мне особенно хотелось увидеть немца, хотя и было страшновато, но он был похитрее нас и прежде, чем показаться нам, направлял свою технику. Врагу хотелось разбить наш тыл, и он всячески старался сделать это, часто засылая шпионов, но наши части свободно их ловили. И вдруг по всему фронту пошел разговор, что немцы готовят крупное наступление. Об этом мы узнали от шпиона, которого задержали и который все рассказал. Мы, молодые, неопытные солдаты, слушали старых бывалых солдат, которые просили нас не вылезать из окопов, чтобы враг не нащупал нас и не послал сюда снаряды. В такое время, когда сидишь в окопе и видишь только одно небо над своей головой, невольно вспоминаешь дом, родных и всех знакомых. Я написал письмо домой родным, в котором рассказывал, как мне хочется украсить наградами свою грудь и что немец готовит наступление. Он был задержан на реке Збруч нашими гвардейскими войсками, и это заставило его готовиться к другим маневрам. Он стал перебрасывать свои войска на Двинский фронт, чтобы создать панику на Петроградском направлении. Генералы старой армии чувствовали неприятность, особенно генерал Корнилов, которому было поручено командовать фронтом Двинского направления.

Подержали-подержали нас в резерве и направили наш полк в деревню на отдых для того, чтобы набраться сил, а потом перейти в наступление. Перед тем, как собрались нас отправить на отдых, откуда ни возьмись появился в небе подбитый немецкий самолет, многие наши стали стрелять по нему, надеясь сбить его из винтовки, но он пролетел через нашу позицию невдалеке сел. Мы, в жизни не видели ничего подобного, и, как по команде, выскочили из своих убежищ и бросились к нему, но добежать не успели, т. к. самолет взорвался, и мы вернулись обратно. Военная обстановка заставляет привыкать к жизни по-фронтовому. Ночью нас по очереди ставили в секрет возле речки Збруч, где мы стояли по несколько часов, а потом нас меняли, и мы шли отдыхать. Так незаметно проходило время. Генерал Корнилов весь Двинский фронт снял, открыл немцам дорогу на Петроград и сам пошел с казачьими частями на Петроград. Керенский приказал драться с корниловскими частями. Но солдаты съехались, поговорили и бросили воевать. Повсюду по нашим позициям пошли разговоры о том, что наши генералы изменили. Изменили они, а не Ленин. Мы сидели в окопах и ждали наступления, все ждали боя. Но так и не дождались. Среди ночи нас, как царскосельский гарнизон, снимают с передовой и направляют в тыл усмирять Каледина и Корнилова по приказу самого Керенского. На фронте у нас шел разговор о Ленине, шла агитация всех рабочих и бедняков-крестьян больше не воевать друг с другом. Мы в политике были слабы и не разбирались в этих вопросах, но старались ко всему присматриваться. Погода стояла хорошая, созрели яблоки. Но нам, солдатам, не разрешали не только просить, но даже покупать яблоки у местного населения мы не имели права. Шли мы не только деревнями, проходили и степью, где ни одной живой души не было, кроме пролетающих гусей. Мы, солдаты, были людьми разными. Одни были за то, чтобы война продолжалась, а другие — против нее. Один солдат, имени его я не знаю, говорил, за четыре года службы ни разу не подавший голоса, а тут вдруг без всякой опаски прямо выступил против войны. Он призвал нас, солдат, прекратить эту бойню. Его сейчас же связали, положили в двуколку и примерно метрах в ста от нас убили. Я его видел первый и последний раз. Мы шли пешком, а вещи наши везли на подводах, в которые были впряжены маленькие украинские лошадки. Ранним утром мы первыми въехали в небольшой заводской поселок, где оказалось много спирта, и некоторые из ребят постарались тут же напиться, другие сдерживали себя. Я отошел в сторону.