Правда сердца. Письма к В. А. Платоновой (1906–1942) - страница 23

С этой стороны теперешние военные события – это лишь прелюдия огромных событий, назревающих в европейской социальной жизни!

Ну вот, пока все, что я хотел Вам написать. Пожалуйста, не бросайте этого письма. Мне потом надо будет его перечитать и проверить в будущем свои теперешние мысли, у себя в книжке на эту тему я еще ничего не писал. Итак, спрячьте, пожалуйста, эту записку.

Напишите мне сюда, что Вы думаете насчет социального значения настоящей войны, т. е. как Вы отзоветесь на мои мысли и предчувствия. А затем присмотритесь и вчитайтесь в речи и отзывы разных общественных и государственных деятелей демократического настроения, попадающиеся в газетах.

А теперь пока простите. Надо поторопиться с отправкою этого письма, а то оно и опять залежится.

Всего Вам хорошего.

Надежда Вам кланяется. <…>

Дорогая Варвара Александровна, <…>. Живу я здесь, как всегда, с огромным удовлетворением душевным, но в то же время и неважно из-за краткости здешнего моего отдыха и из-за мысли, что скоро опять надо будет ехать на постылое «лекционное времяпрепровождение». <…>

Вчера и сегодня я вдруг, экспромтом, неожиданно для самого себя взялся за лом и заступ и окапывал канаву около своего дома, чтобы дать сток воде, набирающейся в дожди. От этого физического труда чувствую себя превосходно, – он ободрил меня и душевно. Завтра предполагаю продолжить это занятие. Вспоминаю при этом рассказ И. П. Долбни. Когда-то он обратился за медицинским советом, главным образом за диагнозом своего тяжелого телесного и душевного состояния, к покойному Боткину. Знаменитый врач сказал ему: «Вы больны оттого, что Ваша природа рассчитана на тяжелый и большой физический труд, например труд плотника, землекопа и т. п., а Вы занимаетесь математикой, сидя в кабинете!» Это, должно быть, великолепно подходит и ко мне!

При всем том я совсем не могу представить себе, как это я буду с сентября читать лекции! Несколько дней уже живу я здесь, а за научные книги, захваченные сюда, я так и не могу сесть. Решительно нет сил и настроения, чтобы приняться за свое «ученое дело». Это была с моей стороны большая ошибка, что не уехал я сюда, как хотел зимою, – с мая! Ну, да прошлого не воротишь.

Сейчас гостит у меня Анна из Монастыря – жалкое и бедное существо. Я хотел ее видеть и рад, что она здесь. Это ведь один из последних живых остатков нашего житья-бытья с тетей Анной, т. е. моего корпусного и академического времени. И за всем тем надо держаться холодно и сурово, ибо при малейшей ласке это глупое существо начинает затевать свару с Надеждой, считая, по-видимому, что та, живя у меня, «заедает хлеб», по праву принадлежащий ей!

Рассматриваю старинные бумаги, портреты, разные рукописные обрывочки, перешедшие теперь ко мне за кончиною матери и относящиеся к восломской были. В эти великие дни, которые теперь переживает Россия, – великие дни, так напоминающие прежние героические эпохи XVII–XIX столетий, – особенно дорого переживать связь со своими отшедшими родичами и дедами! Русь теперешнего момента и теперешнего духовного подъема порадовала бы их, – она теперь такова, какою они хотели ее видеть! На память о дорогих моих стариках припечатываю это письмо старой печатью деда моего князя Николая Васильевича Ухтомского.

Конец ознакомительного фрагмента.