Праведные и грешные. Непридуманные истории - страница 14
— Царица Небесная, Заступница, Ты видишь муку мою. Я изнемогаю, помоги! — Голова его склоняется к холодному мрамору пола, и беззвучные рыдания сдавливают молодую грудь. — Владычица, помоги же, — шепчет он, — мне трудно, но пусть будет воля Сына Твоего и Твоя. Я решился… Иду в мир, по слову Твоему, Господи. Подкрепи же!
Юноша поднялся. На его лице еще сверкали капли слез, но оно дышало решимостью.
Виктор Тарский (так звали юношу) подошел к иконе Божией Матери, поставил свечу, приложился к святыне и твердо, как человек, нашедший цель жизни, вышел из храма.
— Господа! — сказал Тарский, войдя в гостиную своего дядюшки, у которого он жил. — Господа, я решил: иду в священники…
Ему не дали договорить.
— Виктор Платонович, да что с вами? Вы — священник? Вы хотите похоронить все свои таланты под рясой? Да и кто теперь идет в священники? Полноте, не срамитесь…
— Слушай, Виктор, — сказал дядя, — не дело ты затеял. Я не презираю деятельности священника, но только не с такими способностями идти в священники. Пусть туда идут…
Юноша перебил:
— Нет, господа, вы не правы. Именно сильные, талантливые и должны идти в священники. Самая кипучая и боевая — это деятельность священника. А то, что теперь над священниками издеваются, пусть… И Христа гнали. Гонят и Его служителей, но веры не потушат. Счастье, так всеми желаемое, может дать только религия, вера. А кто же лучше всего может дать это религиозное, а потому вечное счастье? Только священник. Как хотите, но я не изменю своего решения.
Гости насмешливо смотрели на молодого человека.
— Нет, Виктор Платонович, не все осуждают вас, — сказала молодая девушка, одиноко сидевшая возле камина, — я понимаю вас: зажечь других верой — это самое высшее счастье, которое доступно человеку. Я вам сочувствую и от всей души желаю исполнить свою мечту.
Тарский подошел к девушке, крепко пожал ей руку и сказал всем:
— Прощайте!
Было хмурое октябрьское утро. У ограды Новодевичьего монастыря над свежей могилой стоял священник. Грустно-грустно смотрел он на крест, на котором черными буквами было написано:
«Нина Александровна Тарская».
«Да, — думал священник, — вместе хотели работать. Бог не благословил. Да будет воля Твоя».
— Батюшка, может быть, вы не оттолкнете меня?
Отец Виктор вздрогнул. Он не думал здесь встретить кого-либо.
Перед ним стояла ярко одетая девушка. Все лицо ее было в слезах, сквозь которые проступали следы нескромной жизни. Жалко было смотреть на нее, и отец Виктор не фазу нашелся, что сказать. Наконец ему удалось ее немного успокоить. Она села и рассказала историю своей жизни.
Все тут было как обычно. Пьяный отец, неумная мать. Грязь, смрад подвала. Вечные пинки и, наконец, «улица».
До окончательного падения она еще не дошла. Сегодня к ней приставал какой-то господин, она ужаснулась и бессознательно набрела на это кладбище.
— Не смущайтесь, — утешал ее отец Виктор. — Вы много страдали, Бог простит, а теперь идите в новую жизнь.
Он благословил девушку.
Больничная палата. Снуют по коридорам санитары, ходят доктора, суетятся сестры милосердия, все встревоженны: в городе — холера.
Скоро полночь. В палате осталась только дежурная сестра. Изредка слышится стон больного, и снова тишина.
В углу перед маленьким образом Спасителя теплится лампадка. У столика сидит сестра… Уже третьи сутки она не смыкала глаз, все около больных. И когда ее уговаривали отдохнуть, она повторяла:
— Потом, вот больные поправятся.
А больных с каждым днем становилось все больше и больше. Она совсем выбилась из сил, склонила голову и дремлет.
На столике лежит раскрытое Евангелие. Свет лампадки освещает край страницы со словами:
По слову Твоему!
Дальше не разобрать. Тихо-тихо в палате. Чутко дремлет сестра. Это та девушка, что встретилась на кладбище с отцом Виктором.
Человеческое, ласковое отношение сделало то, что из «бывшей женщины» получилась «сестра», беззаветно отдающая себя на служение людям.
Колеблется свет лампадки и озаряет уставшее лицо самоотверженной труженицы.
Доброе дело
По затерянному в степном просторе селу Пылаеву тянулась похоронная процессия: хоронили полунищую вдову, оставившую после себя трех несчастных сирот.