Правители эпохи эллинизма - страница 2

В этих условиях обнаружилось банкротство полисного государства, чьи возможности были весьма ограниченны, между тем как граждане предъявляли к нему все более повышенные требования, настаивая: бедные — на дальнейшем расширении системы государственного вспомоществования, а богатые — на обеспечении своей собственности и жизни от посягательств со стороны этой бедноты, на наведении в стране твердого порядка. Будучи не в состоянии удовлетворить эти требования, а следовательно, и гарантировать единство и согласие граждан, полисное государство утрачивало исторический смысл. На практике было важно и то, что один и тот же социальный процесс — обнищание народных масс — приводил не только к подрыву традиционной опоры полиса — гражданского ополчения, но и к созданию новой политической силы — наемной армии, которую при случае можно было использовать для ниспровержения существующего строя. И действительно, упадок полисного государства, его неспособность справиться с растущими трудностями и обусловленная этим практика чрезвычайных назначений поощряли инициативу отдельных честолюбцев, которые, опираясь на партии личных друзей и наемников, начинали все чаще домогаться единоличной власти (явление так называемой младшей тирании, крупнейшими представителями которой были Дионисий Сиракузский, Ясон Ферский и Клеарх Гераклейский).

Наметившаяся тенденция к преодолению полиса изнутри дополнялась не менее отчетливой тенденцией к его преодолению и извне. Растущие экономические и политические связи подрывали полисный партикуляризм, и повсюду обнаруживалась тяга к объединению, в особенности в рамках отдельных исторических областей (Халкидикский, Фессалийский, Беотийский, Аркадский и другие союзы). Однако развитие это наталкивалось на серьезные препятствия: помимо традиций полисной автономии порочным было обнаруживавшееся стремление полисов-гегемонов превращать союзы в собственные державы, а с другой стороны, продолжалось соперничество этих сверхполисов из-за гегемонии в Греции. Все это вело к непрекращающимся междоусобным войнам, которые ослабляли греков и поощряли вмешательство в их дела соседних «варварских» государств — Персии на востоке и Карфагена на западе.

Социальный и политический кризис полиса, естественно, дополнялся кризисом идеологии. Характерной чертой времени была растущая аполитичность, т. е. равнодушие граждан к судьбам своего полисного государства. Рационалистическая критика существующего порядка, начало которой положили софисты и Сократ, не оставила камня на камне от полисного патриотизма, на смену которому теперь пришли новые настроения и новые идеи. Между тем как народная масса все больше увлекалась воспоминаниями или, скорее, мечтами о примитивном, уравнительном коммунизме (пародийное отражение — в поздних комедиях Аристофана «Женщины в народном собрании» и «Богатство»), верхушка общества все более и более пропитывалась индивидуалистическими и космополитическими настроениями. Традиционные политические доктрины — демократические и олигархические в равной степени — оказывались несостоятельными перед лицом новых задач, и по мере того как кризис принимал все более затяжную и острую форму, в обществе, среди людей различного социального и культурного уровня, начинало крепнуть убеждение, что лишь сильная личность, авторитетный вождь или диктатор, стоящий над гражданским коллективом, сможет найти выход из того тупика, в который зашло полисное государство.

В политической литературе, выражавшей запросы полисной элиты, популярными становятся тема и образ сильного правителя (в трактатах Антисфена, Платона и Аристотеля, в речах Исократа, в исторических или мнимоисторических произведениях Ксенофонта). Поскольку, однако, внутреннее переустройство не мыслилось без переустройства внешнего, наведение порядка внутри отдельных городов — без установления общего мира в Греции и победоносного отражения варваров, образ сильного правителя приобретал одновременно черты борца за объединение Эллады, руководителя общеэллинской войны против варваров, черты царя-завоевателя (в особенности у Исократа в речах «Эвагор» и «Филипп» и у Ксенофонта в романе «Киропедия»). Так мечты о социальном и политическом переустройство общества оказались связанными с монархической идеей, а эта последняя, в свою очередь, — с идеей панэллинской