Право на бессмертие - страница 15
Матросов мгновенно вспылил и что-то проворчал. Пожидаев, косо взглянув на воспитанника, отвернулся. Весь цех стал свидетелем этой сцены. Саша небрежно посмотрел на ребят, вышел из цеха и быстро направился в общежитие. Однако чем дальше шел он, тем ниже опускалась его голова, короче становился шаг. Около маляров он внезапно остановился, вспомнив собрание в столярном цехе; перед глазами встала картина голосования — лес рук, требующих изгнания его из цеха… Это могло повториться. В нерешительности, не зная, что делать, Саша потоптался на месте. Его заметил Директор и весело крикнул:
— Разве ты не на работе?
Матросов сердито буркнул:
— Не твое дело, — но все же повернул обратно.
Когда Саша вошел в цех, все с любопытством оглянулись. Только Пожидаев продолжал работать; Саша обратился к нему:
— Ты меня, того, прости... Погорячился.
— Иди к станку.
— Ты на меня сердишься?
— Мне не положено сердиться, а положено учить вас работать.
— Значит, между нами? — с надеждой спросил Саша.
Мастер покачал головой:
— Нет.
— Доложишь?
— Нет, сам после работы доложишь начальнику.
До самого вечера в душе подростка шла борьба, он то решал не ходить в кабинет начальника, то передумывал, зная, что ослушаться нельзя.
Вечером Матросов стоял в кабинете Стасюка. Кроме него, был вызван еще командир отряда Габдурахманов. Петр Филиппович, разглядывая поникшую фигуру Матросова, спросил:
— Долго ли будем особо заниматься тобой?
Саша молчал. Что же он мог ответить?
Помолчав, Петр Филиппович проговорил:
— Ну, что же, товарищ Габдурахманов, будем решать, как быть... Ты — командир отряда. Жду твоего слова. Тоже отказываешься от него?
Матросов потупил голову, он не ожидал, что дело может принять такой резкий оборот.
— Товарищ начальник, передайте дело Матросова в распоряжение отряда. Сами примем меры.
— Учитываешь, что он меньше чем за месяц совершил три проступка?
— Знаю.
— И все-таки не отказываешься?
— Нет, товарищ начальник.
Из кабинета выходили вместе. Матросов с интересом спросил:
— Почему и ты не отказался от меня?
— Я люблю помогать, кому не везет, — ответил Рашит.
Как не почувствовать себя человеком в этом коллективе, где с тобой поступали иногда неожиданно резко, иногда мягко, но никогда не были равнодушными?
За Кара-Иделью
Третий день Матросов вместе с отрядом находился на живописном берегу Кара-Идели; под горой Нагаево колонисты пахали. Сюда попали не все. Между тем всем ребятам хотелось работать на поле, юные сердца вздыхали по просторам, но прошел тщательный отбор: это Саша чувствовал по тому, как часто встречал огорченные лица колонистов, слышал взволнованные разговоры их в укромных уголках.
Матросов не питал никаких иллюзий, он знал, что с такой характеристикой, как у него, не стоило и думать о назначении на работу в поле. Но каково было его удивление, когда вечером, перед отбоем, в коридоре выстроили все отряды и назвали его имя в списке колонистов, назначенных на полевые работы. Матросов оглянулся вокруг, думая, что он, вероятно, ослышался, но его взгляд нечаянно встретился с черными холодными глазами Рашита. Вот кто, оказывается, за него хлопочет… Почему? Что он хочет от Саши? Что ему надо?
В ту минуту у подростка впервые появилось чувство благодарности к человеку.
В первый день работы на поле среди колонистов находился и Михаил Трофимович. Он налаживал пахоту, учил, указывал. После обеда Матросов неожиданно попался на глаза Михаилу Трофимовичу.
— Что с тобой? Почему хромаешь? — остановился Катеринчук.
— Пустяки, немного натер ноги… Пройдет…
Катеринчук повел подростка к заместителю начальника колонии по хозяйственной части Сулейманову и заставил выдать Матросову более просторные ботинки.
— Разве он сам не мог сказать, что ботинки малы? — проворчал Сулейманов.
Там, на улице, среди людей, в кругу которых Матросову приходилось бывать, он не встречал еще такой заботы. Характер не позволил Саше выдать свои чувства, однако он понял, что с сегодняшнего дня он уже не сможет равнодушно относиться к своему воспитателю.
В голове мальчика зародились мысли, которых раньше не бывало. До сих пор Матросов жил собой, надеясь только на свои силы, а теперь он встретился с коллективом. Но эта сила в первые дни пугала его, ему казалось, что она ограничивает свободу, будет стеснять его. Этим и объяснялась его настороженность и замкнутость.