Право на бессмертие - страница 17
Над головой раскинулся черный полог с светлячками звезд. Стройный тополь качался под дуновением ветерка. В воздухе носились летучие мыши, где-то изредка страшно кричал козодой.
Петр Трофимов — Матросов узнал его по голосу — рассказывал небылицы о лесах, разбойниках и красавицах, лукавых и мудрых. Под монотонный голос рассказчика лагерь засыпал. Мимо прошел кто-то высокий. Саша приподнял голову: кто бы это мог быть? Узнал: Сулейманов.
Мысли подростка переметнулись к Сулейманову. Ребята говорили: нет того, чего бы не знал Сулейманов. Он точно знал, когда надо начинать сеять, когда приступить к боронованию, когда будет дождь, при каком ветре закрывать парники, что лучше растет на том или другом участке, какую траву охотнее едят волы, как сохранить семена, что можно приготовить из бобовых, как пустить остановившийся трактор, почему потеет «Грузовик» — огромный, сильный конь... и когда он рассматривал даль, казалось, что он читает историю земли...
— В шестнадцатом веке здесь был дремучий лес, — говорил он. — В семнадцатом — сюда заходили охотники за пушниной и беглые из центральных областей. В восемнадцатом — стояли лагерем восставшие крестьяне, в девятнадцатом — под Нагаевской горой люди отвоевали первые десятины пахотной земли. В двадцатом — Великая революция, по-настоящему великая, резко изменившая жизнь. Только двадцать лет назад на эти поля пришли первые тракторы, новые законы земледелия…
Ребята говорили еще, что Сулейманов не знает таких слов, как усталость, лень, сон… У него была любимая поговорка: «Наша обязанность — красиво трудиться». Поэтому заглаза ребята называли его «товарищ красиво трудиться». Еще говорили о том, что стоило поработать с ним месяц-другой, как отношение к нему резко менялось: оказывалось — нет более привлекательного человека, чем этот непоседа. И ребята не чаяли в нем души.
Саша не особенно верил этим рассказам, ему не нравился Сулейманов вообще: и его гортанный голос, и карие глаза, и укоры. И сейчас Саша проводил его недобрым взглядом.
Уже засыпая, Матросов услышал треск соснового полена. Вскоре костер погас.
Ранним утром Матросов сидел на берегу, слушая ропот реки, любуясь жаворонками, озорно взлетавшими ввысь за первыми лучами солнца. Его отвлек голос с противоположного берега:
— Лодку, Матросов, давай лодку!
Узнав Катеринчука, Матросов быстро переехал реку. При встрече с ним Саша чувствовал себя хорошо. Он уважал Михаила Трофимовича, спокойного, внимательного и чуткого. Сев в лодку, Катеринчук спросил:
— Ботинок теперь по ноге? Не трет?
— Нет.
Катеринчук сам сел на весла.
— Мне так редко приходится бывать на реке, хотя она и рядом, — говорил он, сильно, размеренно взмахивая веслами. Уже на берегу Михаил Трофимович спросил:
— В делах полный порядок? Происшествий нет?
— Нет, — быстро ответил Матросов.
Однако в этот же день Саше пришлось выдержать серьезное испытание. После обеда к нему прибежал Директор и зашептал на ухо:
— Здесь за нами не очень смотрят. Давай умотаем…
Предложение Директора застало Сашу врасплох. Остроносый мальчишка, показывая на буханку хлеба и фляжку, продолжал, воровато оглядываясь:
— Припасы вот. На твоей лодке и удерем. Только не надо канителить...
Саша молчал. Эти слова разбудили тревожную мысль о побеге. Она кипела, бурлила тогда, когда он был заперт за высоким забором. После перехода в поле, где он пользовался относительной свободой, эта мысль временно исчезла. Директор своим отчаянным предложением вновь разбередил ее. Саша с сомнением спросил:
— А куда же подадимся?
— Я к тете...
— А я?
Саша невольно задал этот вопрос, бессознательно подчеркнув, что ему уже не безразлична колония, постепенно становившаяся родным домом. Куда ему итти? Родных у него нет... Опять бродяжничать, дрожать от холода и сырости дождливыми ночами, голодать… Вдруг блеснула новая мысль: а что скажет Рашит?
Ведь это он заступился тогда, в кабинете начальника, а сейчас... добился того, чтобы Сашу назначили на работу сюда в поле... Бежать — значит подвести Рашита... Саша продолжал сидеть, играя гальками: подкидывая их в воздух, ловил ладонями.