Право на льготы (СИ) - страница 2
К концу мая мою личность уже почти все патрули в лицо знали. Идешь бывалоча пока трезвый или уже чуток поддатый с девушкой по улице, а проезжающие мимо знакомые ребята из патрульного УАЗика окликают:
— Эй Сатурн! Тебя подвести?
— Ты Сатурн? — крепче прижимаясь ко мне с восхищением тихонько спрашивает спутница и сияют ее глаза.
— Это мой псевдоним, — шепотом как будто доверяю важнейшую государственную тайну, отвечаю волжской раскрасавице, а ребятам весело и громко:
— В другой раз, сейчас я занят.
И девушке так небрежно как бы мимоходом замечаешь:
— Это моя охрана, им приказали обеспечить мою безопасность.
В молодости каждая девушка это… это ну как песня. Песни они конечно разные бывают, одну выслушал и забыл, иные частенько напеваешь, некоторые за душу берут. Разные песни разные девушки. В то время я веселенькую и легкую "попсу" предпочитал и узами серьезных классических отношений: "любовь — брак — семья — могила", связывать себя не торопился.
— Понимаешь, я теперь под подпиской живу, — с легким почти искренним волнением говоришь юной подруге, с трагизмом смотришь ей в глаза и крайне неопределенно машешь рукой, — скоро мне опять туда…
— И как там? — с тревогой спрашивает девушка всматриваясь в моё обожженное горным солнцем суровое лицо и еще ярче сияют ее глаза.
— Я дал подписку о неразглашении, — отводя взор нагло вру я, — Но если ты меня не выдашь, то я расскажу тебе…
Девушка трепещет и клянется не выдавать "ни ныне ни присно ни во веки веков". И вот я начинаю рассказ:
Содрогаясь уменьшаются афганские горы, в Пакистане объявляют всеобщую мобилизацию и эвакуацию правительственных учреждений, НАТО в панике вводит боевую готовность номер один. Это я выхожу на боевую операцию. В правой руке пулемет, в левой гранатомет, в зубах зажат обоюдоострый клинок десантной финки. На голове набекрень одет десантный берет, могучий торс обтягивает тельник, бугрятся мускулами обнаженные руки и толпами едва завидев меня сдаются в плен духи.
А теперь я… ну понимаешь не имею я право об этом говорить… на учебу я прибыл…
Подруга слушая тает, и тут же ты ей прямо и совершенно откровенно заявляешь, что по сравнению с ней все восточные красавицы, просто… ну если предельно тактично, то ей совсем не соперницы, а еще я так замерз ну просто заледенел душой без девичьей ласки. Вот только понимаешь, обещать ничего не могу, Родина ждет. А ты лучше не жди, не надо. Судьба у меня такая. А ты… если что не поминай лихом… и прости… Наливаются слезами девичьи очи, а ты шмыгаешь носом и опускаешь вниз к замусоренной земле взгляд бесстыжих глаз.
В армии я был отличным стрелком, ну и тут редко промахивался. А еще любой кто служил, знает что такое средства индивидуальной защиты и умеет ими пользоваться. А если умеешь на время одевать противогаз, если ты выполнил норматив по напяливанию ОЗК, то вовремя натянуть презерватив это не проблема. В Афгане будучи крайне недолго командиром, я на боевых операциях старался беречь личный состав, ну и тут очень бережно к девушкам относился. В общем все без залетов обходилось.
И вовсе они не романтичные дуры, а уж тем более не распутные девицы. Это были самые лучшие самые замечательные девушки нашего города и нашей страны. Ничего не требуя взамен, они отдавали "израненному герою" всё самое лучшее что у них было. Я им всегда был искренне благодарен, и по-прежнему преисполнен восхищения перед их самоотверженностью. Надеюсь, что и они не были разочарованы. Да что там надеюсь?! Знаю! Некоторых я и теперь иногда встречаю, и если при нежданном свидании не присутствуют посторонние, то уже давно замужние солидные дамы ласково мне говорят: "Ну и козел же ты!" и как встарь сияют их глаза.
Провалы тоже были. Ну а как же без них? Многие девушки и тогда были довольно практичны и не хотели ограничиваться совершенно необязательными отношениями.
— Ты нагло врешь! — гневно прямо в лицо бросает мне страшное обвинение томноокая вся такая раскудрявая красавица, и спрашивает, — А зачем?
Ну мне то совершенно ясно зачем, но не могу же я ей об этом открытым текстом сказать.
— Так ты мне не веришь? — тихо скорблю я и с печалью, — Тогда прощай!