Право на льготы (СИ) - страница 8

— Я хорошо знаю падежи: дательный; винительный и родительный, — пристально глядя члену в переносицу, ответствовал я на его коварнейший вопрос

— Расскажите! — властно потребовал косоглазый член комиссии и вполне возможно самый хреновый член даже в самом простом предположении.

— Как при дамах?! — громко изумился я, и видя что "соль" явной игры слов до него не дошла, угрожающее переспросил, — вы требуете чтобы на экзамене в присутствии глубоко порядочных женщин, я рассказывал про дательные, винительные и родительные части русской речи и порождаемых ими матерных отношениях? Да за кого вы меня принимаете милостивый государь?!

На секунду я даже решил, что он излечился от косоглазия, так перекосилось его лицо, но быстро понял что ошибся, его левый глаз уставился на одного члена комиссии, правый на второго, губы ощерились, показались желтоватые клыки, он явно был готов заорать: "Гнать отсюда, этого мерзавца! Гнать!!!"

— Абитуриент проявил, отличное понимание и знание некоторых тонкостей русского языка, — сморщив носик весело и слегка двусмысленно улыбаясь, заявила "девушка". Ее коллега подавив смешок, согласилась:

— Да уж!

— Переходим к вопросам по литературу? — полу утверждающе вопросила "девушка" и не дожидаясь не нужного ей согласия быстренько попросила меня:

— Прочитайте на память отрывок из любого произведения и прокомментируйте его.

Вообще-то отечественную классическую литературу я немного знаю и не только чуточку знаю, но и искренне люблю. В любом случае любовную лирику хоть в стихах хоть в прозе наизусть читаю запросто. А тут-то ли от волнения, то ли по какой другой причине, а скорее всего из захлестнувшего мое сознание самого бесшабашного куража, я с глубоким чувством, театрально подвывая в самые драматические моменты, стал декламировать:

— Обязанности дневального по роте. Дневальный по роте обязан… — и не разу не запнувшись я дочитал статьи устава до конца. Потом стал комментировать текст приводя жизненные примеры. Меня не прерывали. Рассказ окончен.

В прекрасных женских глазах мерцают не пролитые слезы сочувствия тяжелейшей солдатской доле, во взгляде молчавшего члена мужского рода читается искренняя ненависть.

— А что вы еще знаете? — пытается ущучить меня лысоватый.

— Обязанности часового, — чеканя слог стал я хвалится своими глубокими познаниями в классической военной литературе, — обязанности разводящего, начальника караула, могу рассказать о тактике действий десантного подразделения в горах, а еще…

— Достаточно, — легонько пристукнув розовой ладошкой по столу, прервала меня "девушка", переглянувшись с коллегой в юбке и не удостоив взглядом лысого члена, безапелляционно, не стесняясь моего присутствия, высказалась:

— Абитуриент показал глубокие познания в русском языке. Литературу хоть и весьма специфическую знает превосходно. Обладает прекрасной памятью и незаурядной находчивостью.

Огласив приговор, "девушка" стала быстро писать на листке бумаги. Воспользовавшийся паузой и стараясь усилить произведенное впечатление, я уже чуть расслабившись, душевно, почти интимно тихонечко прошептал:

— Тоже самое просто буква в букву написано и в моей военной характеристике. Как же я рад что у вас, как и у моего боевого командира, одно мнение.

Характеристику перед дембелем я сам на себя написал. Были там и такие, рисующие мою личность не в самом лучшем свете, выражения: "Убежденный интернационалист… Отличник боевой и политической подготовки… Редактор стенгазеты… Пользуется заслуженным авторитетом среди товарищей и командования… Неоднократно имел поощрения от командования части… Представлен к правительственной награде…." Ротный прочитав моё фантастическое с элементами гротеска произведение от изумления виртуозно выразился матом в том смысле: "Да, ты совсем охренел!", а потом вздохнув и вероятно подумав: "Да и ладно, мне то все равно больше с ним не служить", расписался. Писарь в штабе бригады поставил на листок бумаги печать части. Вот и получился документ, в котором не было или почти не было ни одного слова правды, зато хватало орфографических ошибок.