Православие и «Нагуализм» - страница 10
«Потому-то и все святые Отцы память смертную признавали самым могущественным средством к тому, чтоб отвратить человека от суетнаго жития и обратить на путь добра.
Как хлеб всего нужнее человеку для жизни его, так и помышление о смерти нужнее всяких других деланий» (из кн. схимонаха Илариона, «На горах Кавказа»).
«Без осознания смерти всё становится обычным, незначительным. Мир поэтому и является неизмеримой загадкой, что смерть постоянно выслеживает нас…
Без осознания присутствия нашей смерти нет силы, нет тайны» (К. Кастанеда, из кн. 4, ч. 2, гл. 1, с. 117, 118).
«Один брат умер, другой при смерти. Мы же разве безсмертны? — Будем же помнить час сей. Где память о смерти, там всё святое; а где нет ея, там одни страсти. — Но довлеет нам похотствовать. Се ныне время, не отлагай до завтра; ныне кайся. Стань и молись на страсти» (из наставлений св. Феодора Студита, Добротолюбие, т. 4).
Кстати, существуют отдельные, специальные «практики» или «техники» осознания смерти, например — ритуальное «захоронение», посещение кладбищ, участие в настоящих похоронах и пр.
Любопытно и удивительно! Нам известно о «разнообразии» жизни и мы думаем, что смерть только одна, и мы никогда не задумывались над тем фактом, что смерть не менее разнообразна! Смерть одного человека (не только «внешне», но по внутреннему состоянию и последующему «путешествию-переживанию») никогда не повторяет чью-то другую смерть! Не повторяет даже в рамках только одного происшествия, одной ситуации…
Авиа-, ж.д. — или автокатастрофа, «тяжёлая и длительная болезнь», тот или иной несчастный случай, смерть во сне, внезапный инфаркт, стихийное бедствие, смерть от голода, «тихая» смерть с ощущением «исполненного долга» в кругу семьи и многих детей, смерть в больнице, от руки убийцы; самоубийство, подвиг (смерть при спасении других)…
Нет, если хочешь что-либо достичь в духовном развитии, тему смерти — не миновать. Кстати, сам путь, как поток определённого осознания, способствует этому.
Да, человек многое может постичь сам, но именно Дух (пути) — вездесущий, всезнающий, сверхразумный! — может помочь в этом по-настоящему. Например, когда я писал эти строки — буквально только что (!) — мне сообщили, что неожиданно умерла моя соседка (по этажу), и я приглашён на похороны. Именно так, зачастую, сам Дух и даёт о Себе знать…
(Мне также известно и о многих прочих «случайных» совпадениях, например: один молодой человек, только что получив задание по медитации «на смерть», ехал в автомобиле — по радио исполняли песню о смерти, а в это время он увидел, как пешехода сбивает машина, по-видимому, «насмерть».)
Продолжение медитации…
Настоящий маг «всегда живёт бок о бок со смертью. Он знает, что смерть — всегда рядом, и из этого знания черпает мужество для встречи с чем угодно. Смерть — худшее из всего, что может с нами случиться. Но поскольку смерть — наша судьба, и она неизбежна, мы — свободны. Тому, кто всё потерял, нечего бояться» (К. Кастанеда, из кн. 7, гл. 15, с. 462).
«Возьмём для примера опыт “смертной памяти”. Под этим именем в аскетической письменности Отцов разумеется не обычное сознание человеком своей смертности, не простая память о том, что мы умрём, а особое духовное чувство. Начинается смертная память с переживания краткости нашего земного существования: то ослабляясь, то усиливаясь, она по временам переходит в глубокое ощущение всего земного тленным и преходящим, изменяя тем самым отношение человека ко всему в мире; всё, что не пребывает вечно, обесценивается в сознании, и появляется чувство бессмысленности всех стяжаний на земле. Внимание ума отвлекается от окружающего внешнего мира, сосредоточиваясь внутри, где душа поставляется лицом перед непостижимой бездной мрака. Это видение приводит душу в ужас, порождающий напряженную молитву, неудержимую ни днём, ни ночью. Время теряет свою протяжённость, но сначала не потому, что душа увидела свет вечной жизни, а наоборот, — потому, что всё поглощено чувством вечной смерти. Наконец, пройдя многие и различные стадии, душа действием благодати возводится в область безначального Божественного света. И это не есть философский “трансцензус”, а жизнь в её подлинном выявлении, не имеющая нужды в диалектических “доказательствах”. Это — неопределимое, недоказуемое и невыявляемое ведение, но, несмотря на всю свою неопределимость, оно, как подлинная жизнь, несравненно могущественнее и внутренне убедительнее, чем самая безупречная отвлеченная диалектика» (из кн. «старец Силуан»).