Православное пастырское служение - страница 37

Если Спаситель в 10 главе от Иоанна дает нам образ "доброго Пастыря," то нигде, может быть, так ярко не обличается иудейское священство, как в одной из последних речей Господа, обращенных к книжникам, фарисеям и лицемерам. Напрасно думают, что она относится только к тому историческому моменту и имеет в виду только современных Спасителю фарисеев-уставщиков и саддукеев-интеллигентов. Эта речь обращена ко всем религиозным книжникам и законникам на все времена. "Поедание домов вдовиц" (Матф. 23:14), отдание десятины с мяты и тмина (23) наравне со всеми грехам лицемерия, внешней праведности, формализма и пр. есть грозное слово Господа ко всем иереям всех времен. Но еще более яркой и беспощадной в отношении разбираемого вопроса надо признать обличительную речь пророка Иезекииля в его 34 главе. Она поистине звучит укором на все времена нерадивому пастырю и обличением его пороков. Вот эти упреки: "Пастыри Израилевы... ели тук и волною одевались, откормленных овец закололи, а стада не пасли (3), правили с насилием и жестокостью (4), пасли самих себя (8), т.е. искали своей корысти, почему Господь обещает "исторгнуть овец из челюстей этих жестоких пастырей" (10). Не меньший укор слышен в словах другого пророка (Михея 3:11): "...священники его учат за плату и пророки его предвещают за деньги, а между тем опираются на Господа, говоря: не среди ли нас Господь? Не постигнет нас беда!" Совершенно вопиющим грехом является желание Симона-волхва приобрести благодать Духа за деньги (Дн. Ал. 8:18), что и стало потом нарицательным именем греха "симонии." Сребролюбие и пристрастие к материальному благополучию обличается, как тяжкое преступление и в памятниках раннего христианства. Так, "Дидахи" (гл.11) заповедуют: "Уходя, апостол не должен брать ничего, кроме хлеба и необходимого, до тех пор, пока где-нибудь не остановится. Если же он потребует денег, то он лжепророк." Там же говорится, что "никакой пророк, назначая в духе (в экстазе) трапезу, не станет есть от нее, если только он не лжепророк." Также (гл. 12) и странник, не желающий работать и жить по этим правилам вольной нищеты, расценивался как "христопродавец." Все это находит свое обобщение в словах (гл.4) "не будь протягивающим руки, чтобы получить, и складывающим их, когда нужно дать," что буквально повторяется и в послании псевдо-Варнавы 19:9 и, с несколькими изменениями в 1-м послании св. Климента Римского (гл. 2). "Пастырь" Ерма рисует печальную картину разлагающегося христианского общества и клира в начале 2-го века: клир увлекался соблазнами мира, пресвитеры спорили между собой о первенстве, жили среди роскоши, диаконы расхищали достояние вдов и сирот, пророки гордились и искали первенства, предсказывали за деньги, появилось социальное неравенство — с одной стороны, богатство, а с другой — бедность (Заповедь 11:12). Так наз. "Письмо к Диогнету" звучит, как один из последних аккордов первобытной, эсхатологически настроенной, евангельски бедной апостольской Церкви. Голос обличения против корыстолюбия и сребролюбия не перестает, правда, раздаваться со стороны христианских учителей, епископов и соборов последующих веков, но положение вещей в сущности меняется коренным образом. Признанная государством Церковь начинает упрочивать свое земное устройство, жизнь пастыря становится более спокойной, налаженной, обеспеченной. Возникающий административный аппарат церковной организации содействует такому строительству. Если "Дидахи" имели молитву о скорейшем конце, то Тертуллиан свидетельствует, что молились о замедлении конца. Вся дальнейшая история Церкви и пастырствования есть уже история более или менее прочной священнической бытовой устроенности. Это, правда, вовсе не означает материального благополучия и обогащения священнослужителей, но это тем не менее не есть апостольская бедность первого периода жизни церкви. Нищета, как идеал, нестяжательность становится предметом благочестивых пожеланий уже только в монастырской жизни, скорее даже в пустынножительстве. На Западе св. Франциск Ассизский, да и вообще нищенствующие ордена там, а на Востоке основатели наших монашеских пустынь и во особенности заволжские старцы еще отстаивают идеал евангельской бедности. Но наряду с ними отстаивают свое благоустроение обители иосифлянского склада, а самые нищенствующие ордена Запада превращаются довольно быстро в прочные и далеко не нищенствующие организации францисканских и доминиканских орденов. Такое явление, как кюре де Аре во Франции в 19 веке и его литературные отголоски в священниках — героях Бернаноса являются только исключением. Но это вовсе не означает, что священник в последующие времена превратился в синоним капиталиста, эксплуататора, как это представляет антирелигиозная пропаганда.